Обычно, когда ты просыпаешься с похмелья, голова трещит, глаза болят и отказываются видеть, во рту гниет городская помойка, а в ушах вчерашняя пьянка все еще продолжается в исполнении хора тараканов и блох.
Но есть нюанс. У Гаэтано похмелья не бывало. Он просто не мог столько выпить - засыпал раньше. А посему, как правило, и не пил вообще, предпочитая расслабляться иными способами.
Поэтому пробуждение было более, чем внезапным. И весьма неприятным. Как минимум, потому, что отсутствовал один очень, очень важный предмет.
Маска! Любимая, узнаваемая любой крысой в Гильдии маска главы исчезла. Перстень тоже, но черт бы с ним, с перстнем - маска намного важнее и дороже, ведь если маска снята, то канул в лету титул Тысячеликого, а значит... значит, конец всему? Да хрен бы там!
Парень приподнял голову и огляделся. Надо же. Тюрьма. Да еще и одиночка. И хоть бы свечу оставили, а то темно, как у кого-то в заднице. Нет, он вроде бы все еще жив - по всем законам, мертвец не мог бы чувствовать холод, сырость и этот говеный плесневый запах: словно снова в подвал Гильдии угодил. При воспоминании о тех временах желудок неприятно скрутило. Гаэтан сглотнул. Да, как бы это ни было печально признавать - он все еще оставался "неженкой", как его прозвали тогдашние не-товарищи по Щенкам.
И все-таки. Если кто-то сумел проникнуть в покои главы, не разбудив его, стащить с него маску и переодеть...во что? Юноша судорожно себя ощупал. Ощущения не принесли радости: похоже, тюремная роба и подобие обуви из веревок и соломы. Бр. Ка-та-стро-фа.
Страх отхлынул, пришло разочарование. Гаэтан не раз представлял себе, как сойдется в Игре с тем, кто окажется сильнее его. В том, что он умрет молодым, парень и не сомневался: Игра слишком сладка, слишком опасна, а цена вытащенной карты всегда - жизнь. А козыри в колоде кончаются рано или поздно.
Он иногда представлял, что умрет от клинка или яда там, в своем кабинете, в окружении дорогих сердцу друзей - вышитых масок, отражаясь в их зеркальных глазах и до последнего любуясь самим собой. И тело его будет лежать, окутанное, словно вуалью невесты, этим запахом белых, сладких, могильных цветов, которые так любил он при жизни.
Это должно было быть красиво. Артистично. Ярко. Бледное лицо, черные одежды, волосы цвета огня, медленно гаснущие золотистые отблески в небесных глазах и алые капли на лице и руках... быть может, даже хватило бы сил поднять руку и провести кровью по губам - создать еще одно яркое пятно, словно яркий же цветок среди белых. Или, быть может, его раскрыли бы как Шарлотту, и это все равно было бы красиво: белое, обязательно белое платье - ведь должно же у него быть последнее желание? - темные волосы, золотящаяся под последним в его жизни солнцем кожа, и цветы. Обязательно цветы. Все те же лилии, или каллы, или нарциссы, но непременно белые и могильно-приторные. Заглушающие запах крови: ведь кровь будет, обязательно будет. Убьют ли шпиона в сердце, или отсекут голову, или, может, задушат шнуром - даже тогда кровь выступит на губах. Лилии скроют ее отвратительный запах, оставив только цвет. Цвет жизни, цвет смерти, цвет последнего неслучившегося вдоха.
А сейчас он проиграл, но почему-то все еще живет, все еще топчется по этой земле ушами вверх. Непорядок. Может, исправить?
Рукоять ножа послушно скользнула в руку, но юноша покачал головой: сперва стоит узнать побольше о том, кто бросил вызов и победил. Посмотреть ему в глаза. Может, даже поцеловать - и укусить, укусить так, чтоб кровь цвела на губах последним подарком.
Он обошел камеру по кругу, проводя в темноте кончиками пальцев по камням. Пару раз встретились особенно глубокие царапины: быть может, прежние узники оставляли послания будущим? Или высекали на камнях свои имена, стремясь не забыть их в бесконечной череде минут, дней и лет, в полумраке подступающего безумия? Неважно. Вряд ли в этих надписях ключ к спасению, а если бы и так - света слишком мало, чтоб разглядеть хоть что-нибудь. Может, потом. Или никогда.
Обойти камеру по кругу. Раз. Два. На третьем заходе остановиться у двери и вглядеться в коридор.
Ничего интересного. Никого - ни живого, ни мертвого. Но это не подвалы Гильдии, уж те-то он знал наизусть.
Лис вздохнул. Провел кончиком ножа по двери, пробуя дерево на прочность. Нет, это тебе не топор и выбить решетку не удастся. А даже если рука пролезет сквозь прутья - где гарантия, что там именно тот вариант засова, что тебе нужен? Что нет навесного замка? Что выдержит веревка, сплетенная на скорую руку из пояса робы и нескольких полос мешковины?
Придется ждать. Парень подгреб поближе к двери солому и плюхнулся на нее, продолжая, впрочем чутко слушать происходящее за дверью. А теперь начнем.
Эхо от первых трех ударов гулко разлетелось по подземелью. Металлическая ручка ножа оказалась отличным битком. Три удара по дереву - пауза - три удара по металлу. Вслушаться в тишину коридора, по которому перекликалась дробь эха. Повторить.
А пока длится это, кажущееся бессмысленным, занятие - на всякий случай сменить свое лицо. Пусть кожа станет темной, отмеченной беспощадным солнцем скалистого юга Латеро. Пусть глаза и волосы станут цвета орехового сока, пусть по коже пролягут бороздки морщин, а в косе блеснут белые нити, сделав прекрасного принца похожим на побитого молью людена.
А что потом? Потом продолжить стук, но проредить его до минуты-двух между периодами. А пока эхо продолжает плясать по камням коридора, методично и максимально тихо ковырять болты, которыми дверные петли прихвачены к дереву. Щепка за щепкой, борозда за бороздой: времени много, расшатать крепежи - хватит.