[nick]Бел[/nick][status]Посейдон[/status][icon]http://s9.uploads.ru/HN6ux.png[/icon]Сесилия перевернулась на живот и положила подбородок на ладони, глядя в стену.
- Возможно, это леди Мирин? - Задумчиво предложила она, болтая голыми ногами в воздухе. - Ну, помнишь, эта. Такая.
Бел сел на кровать рядом с ней, натягивая серо-зеленые штаны мерзопакостного покроя с узким низом и раздутыми боками. Единственным достоинством такого мудреного пошива было лишь то, что не нужно одергивать брюки, садясь. Они не вздуются потом на коленях уродливыми вытянутыми пузырями.
- Леди Мирин. Как же! - С готовностью отозвался он, педантично расправляя складки на коленках. - Прекрасная женщина, с интересными глазами и ямочкой на подбородке!
- Ты давно ее последний раз видел? - Поинтересовалась девушка, переворачиваясь на бок и наблюдая за ним. - На каком из подбородков ямочка лучше? Лично мне больше нравится на третьем, но есть и ценители четвертого, а у ее груди, как я слышала, есть своя собственная гильдия.
Она скептично хмыкнула, водя пальчиком по его спине. Комната, не смотря на дневное время суток, тонула в живой темноте, наполненной мелкими крупинками пыли. Мебель и даже окна покрывали плотные чехлы, через которые солнечный свет пробивался мелкими крупицами. Кое-где побитые молью куски ткани, пожелтевшие и хрупкие, с легкостью разрывались от резких движений, в чем им уже довелось убедится. Сесилия лежала на диване с изогнутой резной спинкой, которая как раз торчала из частично содранного чехла. Девушка с особым восторгом терзала хлипкую ткань, и только это, кажется, и сберегло от таких же диких нападок плечи и спину Бела. Благородную леди ожидал выгодный брак, и ожидал не менее двух лет, но обе семьи переживали не лучшие времена и пришлось повременить с торжествами. И если в свои восемь девочка больше всего на свете хотела стать невестой, то желание как-то само собой улетучилось к четырнадцати, превратившись в тихую панику и ужас перед супружеской жизнью. После того, как Сесилии исполнилось шестнадцать, и девушка окунулась в новый для себя мир почти взрослой жизни, страх усилился. Потерять всё она не хотела. Ей это нравилось! Бел не мог рассмотреть совершенно все вероятности событий жизни своей названной сестры, но знал ее достаточно хорошо. У радикальной и уверенной девушки уже все давно продумано и в шкафу стоит пузырек с хорошим и сильным ядом, и она его использует. Ей плевать что мать больна, и что только ее болезнь заставляет отца удерживать невесту. Она умрет, если они будут ее принуждать. Конечно же. Такое простое и откровенное решение. Даже не копаясь в вариантах будущего, Бел решил, что лучшее решение проблем юности, это проблемы молодости, а меланхолию лучше всего лечить сексом. Теперь Сесилия вполне себе спокойна, поглаживает зад и играет в свою излюбленную игру: "Кто станет невестой".
- А еще есть эта... недавно приехала... Юная такая, сладкая, аж тошнит. Как там ее... овца. - Девушка покрутила ручкой в воздухе и посмотрела на собирающегося Бела.
- Аньелла. - Разделяя звуки произнес он, натягивая рубашку.
- Я же говорю, овечка. - Сесилия вновь перевернулась на живот. - Ну, ты же что-то знаешь! Отец же тебе говорил что-то? Ну, ответь! Вечно от меня все скрывают.
Она зарылась лицом в комок ткани, которую сгребла в охапку и тихонько заскулила.
- Нет, я ничего не знаю. - Он повернулся к ней и коснулся ее ягодиц, провел ладонью по спине, чмокнув между лопаток. - Боюсь, для моего положения подойдет только какой-то другой такой же экзотический зверек, питомец богатых дворян, или одинокая старая вдова.
Девушка развернулась, надув губки, сверкнула глазами.
- Не говори так. Я никуда не уйду, пока этот человек не позаботится о твоей судьбе как следует. - Воинственно раздув ноздри, заявила Сесилия.
Бел чуть улыбнулся. Девушка курсирует по прямой отношений и бьется всегда между точками "душка-скотина" с дичайшей скоростью. Шкалу эту она прикручивает даже к отцу, который из "папочки" мгновенно может превратится в "этого человека" с ярким оттенком презрения. Сказать ей, что нет такой девушки, которая сможет дождаться его, Бел пока не мог. Служба займет не несколько лет, а всю жизнь, за которую он успеет увидеть, как состарятся дети Сесилии, а сама она умрет.
- Лучше бы привела себя в порядок. - Накидывая куртку, бросил он, уходя. - До вечера.
Мужчина сбежал по лестнице и вышел на улицу, щурясь от яркого солнца. Нужно еще успеть многое. Вечером будет грандиозное мероприятие, яркий бал. Собрание глав гильдий отмечалось широко и торжественно, с пафосом и самыми легендарными товарами из разных стран. Даже в трюме флагмана толкались несколько ящиков с экзотическими фруктами и винами, доставленные специально для грандиозной пьянки. Временные особняки знати очищались от пыли, восставая от долгого сна, дворяне разгуливали по городу, приветственно кланяясь друг другу. Город оживал. Экзотические фокусники и актеры развлекали публику, и даже в самой распоследней таверне рекой лилась выпивка в раскрытые рты. Вчера они с Сесилией завалились в один из пустующих домов, твердо зная, что хозяевам в этом году не до этого, а сегодня Бел должен был скоренько добежать до своего, помыться и сменить одежду. Несколько кварталов, да все в гору. Проклиная все на свете, мужчина дополз до особняка Морской гильдии. Ужас, а не физическая форма. Меньше кутить. Мужчина зашел с черного хода, ухватил с кухни кусок свежего хлеба, зелени и мясо в густой коричневой винной подливке, велел подготовить себе горячую ванную и устроился на подоконнике в гостиной. Какое же удовольствие, когда продукты свежие, а не соленые или сушеные.
Уже ближе к вечеру, выбравшись из ванной, Бел обрядился в свое парадное обмундирование. Он знал, когда ждать возвращения Тамлин. Портал хранил в себе непостижимую тайну, секрет и магию, но раскрывался перед ней. Мужчина, сложив руки на груди, задумчиво рассматривал монолит перехода. Нечто неуловимое беспокоило его, но ухватить мысль оказалось сложно. Глава показалась из портала, на миг заставив его ожить синеватыми сполохами. Бел внимательно осмотрел женщину с ног до головы и прикрыл глаза ладонью. Традиционно, Тамлин является злой и раздраженной с этих собраний, но не такой... сонливой.
- Ванна готова. - Сообщил Бел, поправляя ее волосы и застегивая рубашку.  - Готов и новый чистый костюм.
Его бровь вопросительно изогнулась, когда большой палец осторожно коснулся царапины на лице.

Отредактировано Мэв (10.09.17 18:07)

Обычно, по возвращении, Тамлин походила на растрепанного и не очень дружелюбного ежа. Уставшего и достаточно агрессивного. Бел видел в ее глазах отражение тех собраний, успел заочно познакомится с всеми верховными представительницами. Никогда там не было ничего такого уж сверх особенного. Несколько женщин собирались для того, чтобы обсудить аспекты сохранения своей власти и поделится слухами. Некоторые еще и новыми нарядами похвастать. Иногда встречи имели повестки особой важности, и глав быстро стаскивали с разных сторон мира. Рассматривая прошлое, Бел с определенным удовлетворением отмечал, что даже подобные тайные пафосные встречи обходились порой без участия Тамлин. На ее месте могла красоваться короткая записка, кукла, чучело, резная гидрочка с выпученными глазами. Сам факт того, что глава, заранее зная о тайном срочном собрании, прибыла к месту встречи только для того, чтобы оставить небольшой подарок, необычайно бесил особливо серьезных дам. Однако, основание послания возможно трактовать иначе: опасные события не стоят беспокойства и личного внимания, ситуация будет разрешена с применением небольших усилий, а Морская гильдия видит и знает куда больше, чем всё собрание вместе взятое. Опасная игра, пребывание в одной клетке не с одним, а с целым сонмом разъяренных хищников, которых укротитель методично щиплет и таскает за усы. Бел знал, насколько увлекалась Тамлин этим опасным занятием. Однажды ему довелось увидеть одно из собраний иными глазами. Пред ним предстала молодая женщина, отличающаяся особенной, диковатой красотой. Плавные, ленивые движения переходили в резкие рывки, непредсказуемые выпады и перепады настроения. Обманные, иллюзорные. Настоящих эмоций в поблескивающих черным глазах почти не было, или же они находились так глубоко, что рассмотреть невозможно. Сравнить ее с пантерой? Задумчиво-ленивой, выбирающей себе игрушки по настроению, от скуки, в каждом движении которой, казалось, таится сама смерть. Нет, слишком пошло. Кошечки-пантерочки-тигрицы это не сюда. В ней таилась сама стихия. Глубокий, проникающий взгляд, обманчиво спокойные движения уверенной в себе морской владычицы, разрушительная мощь, опасная грация сухопарого тела. Он тогда не узнал её. С тихим немым восторгом встречая в очередной раз у зева портала, лишь пытливо всматривался в остатки разметанной белой пены, оставшейся от медленно пропадающего образа главы версии "Совет". Все наборы вариаций характера Тамлин не укладывались в его голове, но в сердце бился дикий восторг и неукротимое желание знать больше. Знать только её.
Вскоре просмотр всех советов порядком утомил Бела, и он перестал обращаться к ним. Что происходило там сегодня? Скользнув по ней взглядом, впившись в зеркало глаз, мужчина на миг растаял, позволив сознанию скользнуть в недавнее прошлое. В глубокий темный колодец ухнулись камни, поднимая миллиарды брызг, пытаясь вместить в его сознание за несколько секунд события, тянущиеся на протяжении часов. Разные голоса пролетели вспышками, Бел ухватил из них лишь крупицы. Общая картина ясна.
- Не вижу в этом никаких преград, - отстраненно сообщил он, устало качнув головой. - Сегодня кто-то вполне может умереть.
Судорожно вздохнув, Бел задержал на мгновение дыхание, успокаиваясь и укладывая массу новых данных в сознании. Да, когда-то он видел этот совет, но отложил его детальный разбор на другое время. Иногда он сам себе напоминал некое жвачное животное. Корову, вероятно. Набирая варианты событий в четыре "желудка", обдумывал их в более спокойное время, "пережевывая".
- О, стоит мне только представить, как вы обе вцепляетесь друг другу в волосы прямо посреди этой пафосной бальной залы, сразу после приветствий и представления...  - Он криво усмехнулся, отводя взгляд. - Возможно, совету гильдий стоит хоть раз собраться в грязевых ванных, отвести душу, вдоволь изваляв и потыкав друг друга в крайне полезные теплые грязи.
Задумавшись на секунду, Бел постарался представить нечто подобное, но ничего не вышло.
- Даешь мне фору? - Немного разочарованно протянул он. - Это уже слишком! Настолько уверена, что сможешь потом догнать? Знаешь ли, это обидно.
Бел скорчил недовольную гримасу. Он знал, что должен быть там, но без присутствия Тамлин будет и вполовину не так весело.
- Я обещаю, что не стану трогать их, пока они не тронут меня. Снова. - Уверенно кивнул он. - И обязательно передам как-там-ее, что ей не стоит беспокоится.
[nick]Бэл[/nick][status]Посейдон[/status][icon]http://s9.uploads.ru/HN6ux.png[/icon]

Звонкий топот сапог разбегается по деревянным половицам. Даже в манере ставить ногу и походке Бел мог угадать настроение Тамлин. Сейчас она топала так громко и стремительно, будто пыталась передавить сотни жуков. Беспощадно долбанула деревянная дверь, возвестив всех обитателей малого дома морской гильдии о настроении главы. Бел, втянув голову в плечи замер посреди комнаты с порталом и поежился. Кажется, Тамлин немного расстроена. Юноша посмотрел на портал с нескрываемым раздражением. Кто бы знал, как его выводили из себя эти горгульи. Каждое воспоминание о них окрашивалось нотками пыльной скуки, методичного кашля немногочисленных зрителей и занудных разсусоливаний. Возможно, это потому, что Бел заострял на них внимание лишь когда видел обстановку советов? Плывущие мимо дразнящие видения намекали, что без дурацких формальных нарядов и церемониальных мин на лицах девочки умеют веселиться и еще как.
Прозрачные пронзительно красные пологи укрывают скучные каменные стены. Бесконечные драпировки и занавески тоже красные. Обжигающие, как живой танцующий огонь, они находятся в постоянном движении, встревоженные легкими дуновениями ветра. Красное вино собирается на приоткрытых губах, тянется дорожкой из уголка рта, падая на обнаженную смуглую грудь, где его тут же собирает другой чувственный алчущий рот. Две женщины, иногда скрываемые трепещущими пологами, стоят друг напротив друга и, кажется, их мучит жажда. Всего за одну ночь их одежда пришла в негодность, а спины украшают чуть померкнувшие разводы от ногтей. В узкие, плотно завешанные окна бьет закатное солнце, напитывая красную комнату все тем же спектром, повторенным и размноженным в тысячу раз. Не смотря на время, они только проснулись. Волосы растрепаны, всклокочены, но их тона невозможно затмить светом. Глубокий, темно-зеленый цвет у одной из них и темно-синий у другой. Они все так же стоят друг напротив друга. Сонные. Теплые. И даже не смотрят друг на друга. Собранных капель вина одной из них явно не достаточно и она требовательно тянет руки к бутылке, и вторая даже не успевает понять, как пропадает вино из ее руки, лишь смотрит немного удивленно и ошарашено. Затем она запускает пятерню в длинные зеленоватые локоны и пытается хоть как-то разодрать свалявшиеся пряди. Вторая, между тем, заканчивает бутылку и не глядя ставит ее мимо стола. Пустая стекляшка падает на мягкий ковер и убегает под круглую кровать под бардовым балдахином с алыми простынями и одеялами. Тихий звон сообщает о том, что встреча бутылки с предшественницами прошла успешно. На кровати видно еще одну женщину, почти укрытую копной волос бордового оттенка, приятно гармонирующего с общей обстановкой спальни и диссонирующего с белой кожей подтянутого зада, торчащего из подушек, поперек которых она и спит. На изящной кушетке с резными подлокотниками в виде львиных голов громоздится невообразимая куча тряпья. Кусочки ткани, лоскутки, отрезы для платьев и сами платья. Из-под этой горы торчит три ноги, закинутые на подлокотники. Сомнительно, что такая поза может считаться удобной хоть для кого-то, но там спокойно себе спят, не реагируя ни на что вообще. Первые две женщины, расправившись с вином, обводят комнату осоловевшими сонными глазами, разлепить которые помог лишь алкоголь. Та из них, чьи волосы отливают синим, по-хозяйски водружает руку на бедро второй и щурится на солнечные лучи. Возражений, криков и недовольства не следует, женщина полностью поглощена попытками вспомнить, что же здесь происходило и куда сегодня нужно спешить и не замечает этого жеста. Ее лицо, искаженное активной мозговой деятельностью, медленно становится суровым. Заостренные, хищные черты лица приобретают более серьезный вид и Бел с ужасом узнает её. Председатель Совета?!
Тот день был разбит намертво попытками осознать увиденное и идентифицировать личности женщин по частям их тел. Жуть. И звучит жутко. Комната украшена цветами воинской гильдии и их же лев на подлокотниках. Дама, что дремлет на кровати - глава. Гильдия Тайн - Председатель и, конечно, сама Тамлин рядом. Разобрать, кому принадлежат ноги на кушетке возможности не было. Конечно, он мог посмотреть на события до этого момента и даже сделал это, собравшись с духом. Оказалось, что завалились в комнату все в абсолютной темноте. Кто-то орал. Разобрать, что происходит было вообще нельзя. Тем более по звукам. А после, будто специально, на балу тем же вечером, Тамлин подтащила его к компании глав и представила. Наверняка ради смеха. Открыв было рот, Бел обнаружил, что не способен поднять глаза выше груди председателя и зада главы воинской гильдии, а еще его волнуют ножки оставшихся дам. Не способный издать ни звука, он стоял как осел под строгими взорами совета. Краска залила его лицо, сделав его таким же равномерно алым, как и пологи в комнате. Кажется, у него даже закружилась голова.
Но он их все равно ненавидел. А дом меж тем наполнился ровными звуками страдания клавесина. Инструмент рыдал, орал и злобно ругался, забивая кого-то ногами в дальнем темном углу комнаты. Хорошо хоть так глава может выразить свое состояние. Юноша вздохнул. Его она тоже учила играть и он всей душой ненавидел эти уроки. Тамлин знала его слишком хорошо и не позволяла ускользать, погружаться в видения, заставляя концентрироваться на нудных уроках. У него даже были собственные рамки времени, потому что часов в комнате для занятий не предполагалось. Так вот. Когда ноги начнет сводить от прямого неподвижного сидения, а спина станет деревянной и вообще потеряет чувствительность, когда пальцы рук превратятся в какие-то чужеродные органы, живущие своей жизнью, а перед глазами поплывут бесконечные черно-белые пятна, тогда до конца урока осталась ровно половина. Но музыкального собственного слуха у Бела как не было, так и нет. Зато у него в сознании бродили миллиарды произведений, только руку протяни.
Размяв шею, Бел поспешно покинул комнату, притворив за собой дверь. Сбегая по лестнице вниз, столкнулся с служанкой, несущей яблоки в блюде. Мимоходом ухватив одно, юноша подмигнул девушке, отчего та зарделась.
- Не переживай, выздоравливай, главное. Найдем, кому подменить. - Дружелюбно заверил он ее, и девушка тот же час побледнела и опустила руки с ужасом в глазах глядя на него. - Бывай.
Обойдя служанку, Бел легкой пружинистой походкой спустился вниз, звеня цепочками парадного наряда и хрустя яблоком. Нет, он решительно не знал, что вообще можно предпринять в такой ситуации и идти куда-то, где не будет Тамлин не видел смысла. Замерев перед книжной полкой, ухватил одну с детскими сказками и устроился в кресле, закинув ноги на подлокотник. Не страшно, если никуда не идти вовсе.

Музыка плыла по дому, насыщая его. Некоторые звуки отступили перед ее силой. Бел слышал, что большой разделочный нож повара опускается на доску не так остервенело. Даже перемещения подчинились ритму, и за ним шорох шагов почти не различался . Дом жил только лишь тогда, когда они приезжали сюда. Сухопутные крысы. Весь обслуживающий персонал. В конце концов, не только же морякам в морской гильдии сидеть. Тут жизнь была совсем другой. Всякий раз Бел чувствовал себя вулканом, примерно так на него и смотрели все. Затух? Или еще поубивает кого? А точно убивает? А мне можно посмотреть, я не видал пока? И еще куча вопросов во взглядах. Почти каждый считал своим долгом повертеться перед ним и главой, поглазеть. Бел тупо смотрел в детскую книжку, рассматривая замысловато нарисованную уточку. Кря-кря, чтоб вас, деточки. Кря-кря, голубяточки. Текст прочитать не выходило, но, каким-то непостижим образом, эту сказку он уже знал. Вот беда. И не почитать толком. "Не хочу читать сейчас, прочту вчера" - вполне реальное оправдание для него, да и выполнимое.
- Лошади и карета ждут, - нервным, сбивающимися голосом сообщил конюшенный.
Он стоял в проходе, а Бел сидел к нему спиной в кресле, и все равно мог ощутить запах навоза и пота, исходящий от него. В новой вычищенной одежде, в новых, скрипящих сапогах. Только вот миазмы конюшни так просто не вывести. Как и запах морской соли на обветренной суровой роже. Очень бы хотелось обзавестись такой. Бороду отрастить. Широкую, как лопата. И заплетать в нее металлические красивые колечки. Ухаживать, чистить. Только это полностью и абсолютно невозможно. Решив однажды обзавестись таким привлекательным фетишем, он не брился несколько дней. Недель. На подбородке выскочили четыре жалких волосины, остальное напоминало лысину молодящегося старца, размазывающего остатки былой роскоши по черепу. Бела самого внешний вид свой не обрадовал, а если еще и комментарий Тамлин вспомнить... Короче говоря, не зарослось. Тоже самое можно сказать и по поводу появления щетины. Хоть бери уголь и дорисовывай. Да, а закончилось все достаточно сурово и жестоко. Ночью Бел спокойно спал в кровати, когда его руки оказались стянуты эластичными ремнями. За окном лил спокойный дождь, предвещая начало сезона штормов. Корабль мерно раскачивался на колыбели волн. В каюте его было темно, но кто-то отчетливо сопел, возясь и застегивая ремни. Тихие вычурные ругательства. Кажется, она позабыла, что не собиралась будить его раньше времени. Бел уже знал, какой именно ужас ждет его и пытался прикинуться трупом, в надежде, что этот медведь оставит его спокойно досыпать. Конечно, надежды беспочвенны. Тамлин уселась на него сверху, скидывая чехол с лампы, принесенной ею же и установленной в изголовье. В ее руках блеснула лезвием бритва.
- Доброй ночи. - Упавшим голосом произнес он, щурясь от света.
Она не ответила. Как приятно, когда двое понимают друг друга и без слов. Под покровом ночи, старательно сопя, Тамлин соскоблила то недоразумение, что успело нарасти на лице, несколько раз порезав от качки или же специально. В голове у Бела роилось все то же его обязательное заклинание: "Всё временно, скоро закончится, все пройдет, это не навсегда". Легче от этого не становилось. Ночная разбойница завершила свое грязное дело и ушла к себе. А развязать? Вспомнила она о нем только к середине дня. Бел выбрался на палубу с лицом, закрытым платком по самые глаза. Хлещущий дождь быстро намочил маску, но это не спасло от жуткого раздражения и покраснения. Даже порезы ныли. Воля изъявлена куда более чем доходчиво, не находите?
- Не знаю, понадобятся ли они. - Скучающим голосом сообщил Бел конюшенному, водя пальцем по выпуклым бороздкам чернил на картинках.
Конюшенный приподнялся на носочках, силясь разглядеть молодого помощника главы. Мужчина уже слышал достаточно сплетен, достаточно слухов, но его собственное любопытство пока не удовлетворилось не разу. Служанки пугались до дрожи в коленях, трепетали перед юным господином, и чуть ли не падали в обморок, стоило ему раскрыть рот. Но он был приветлив, вежлив и не пугал. Стоило им только всем скопом выдохнуть, стать румяными и приветливыми, как он тут же вспоминал нечто важное, что просто необходимо сообщить. Слова сами срывались с его языка помимо воли, стоило ему только понять, что от него этого не ждут. Вот тогда начинался новый виток. Слухи, шепот, полуобморочные служанки, едва передвигающие ногами от страха. Только конюшенный вовсе не боялся. Он дрожал при виде Бела совсем по другой причине. Ему хотелось стать центром внимания помощника хоть на несколько секунд. Поймать его взгляд. Заставить его сказать что-то эдакое! И чтобы только ему, одному. Но Бел больше всего в жизни ненавидел потакать другим людям. Потому конюшенный страдал, ходя тенью за молодым господином. Вот и сейчас он топтался в коридоре, не спеша уходить. В коридоре притаилась служанка, дыша в кулачок. Она тоже боялась, но ей было любопытно.
- Что-то еще? - Ровно поинтересовался безжалостный Бел.
Конюшенный посмотрел с поэтическим видом за окно, тяжело вздохнул. Помялся, поклонился.
- Постой... - Лениво протянул Бел, и конюшенный буквально подпрыгнул на месте и тут же замер, вытянувшись по струнке.
Помощник со скрипом и натугой перевернул кресло ко входу, балансируя на одной ножке. Это заняло немало времени, но мужчина наблюдал за этими движениями с восторгом и восхищением, хоть ничего изящного и не было. Бел, наконец, оказался примерно там, где собирался. Принял одухотворенную позу с раскрытой книгой, открыл было рот, чтобы сообщить что-то поразительное, но тут наверху разбилась ваза, грохнула дверь и молодой человек так и замер, подняв глаза к потолку. Сердце конюшенного забилось неистово, бешено. Какое-то время они оба молчали, пока мужчина вежливо не откашлялся, что воздействия не возымело.
- Я слушаю, - тихим голосом скромно сообщил он.
- Уже не так важно. - Захлопывая книгу, уверенно произнес Бел, поднимаясь.
Он просочился мимо застывшего конюшенного, мир которого рухнул. Громкий топот служанки оповестил о том, что вскоре все узнаю все. Да еще и приукрашено. Юноша усмехнулся, прекрасно осознавая, какими именно красками будет расписано событие сие. Навстречу ему сбежала девушка, которая при виде его заметалась, но, не найдя куда спрятаться, пискнула и зажмурилась, вжавшись в стену. Бел прошел мимо. Замерев у самой комнаты главы, он уперся лбом в угол, поковырял пальчиком замок. За все время, что они проводили тут, он уже успел отковырять нормальный такой кусок дерева вокруг замка, делая ложбинки большим пальцем. Опершись спиной на косяк, он сполз на пол, открывая книжку на оставленной странице.
- Кря-кря, деточки! Кря-кря, голубяточки! - Голосом самого что ни на есть великого чтеца провозгласил он, продолжая читать сказку вслух.

Он облокотился на свежий, выбеленный деревянный бортик, не просоленный пока морем, не обтесанный ветрами, чистый, украшенный только кольцами первозданного материала. На нежных боках застыли капельки смолы, еще живые, не успевшие превратиться в камень. Весь его корабль сейчас сиял невинностью и чистотой. Едва сошедший с верфи, еще не пропахший потом, кровью и рвотой. Не пропитавшийся специями, солью и испражнениями. Пока еще условно чистый и не оскверненный. Девственная дева на носу блестела натертыми до блеска грудями, взирала с хищным оскалом на новый для нее мир и даже ее покрытые медью и золотом локоны выглядели воздушно-свежими. Насыщенно синие паруса сложены аккуратно, по складочкам, подвязаны новыми чистыми канатами и несколько флагов на макушке благородно реют, издавая гордый и глубокий звук. Бел без всяческого удовольствия откусил кусок от весьма экзотического, но очень полезного фрукта, названного лимоном, пережевал, не меняя выражения лица и выплюнул крупные косточки в воду. Они торчали на приколе уже который день и такой же молодой и чистый, как его корабль, капитан, изнывал от скуки. А как все хорошо начиналось! Этот порт был вторым на пути следования новехонького "Возмездия". В небольшой природной гавани располагался крошечный городок с добротными каменными домами и населения там едва ли больше, чем на галеоне, но именно тут их угораздило застрять. Не по своей вине, конечно. Бел никогда, ни до, ни после, не заводил корабль к портовому причалу, вне зависимости от удобства и размеров. Он всегда оставался на виду, развернув нос в открытое море, готовый сорваться с места в любую секунду. Ему не нравились незваные гости, не нравились зеваки, не нравились сплетни и молодой человек старался давать как можно меньше повода для них. В этот раз их ждали. Несколько крошечных баркасов с гарпунными пушками на носах да пара тощих фрегатов выскочила им навстречу еще на подходах к гавани. Они велели им следовать за собой, готовые всадить в новенькие округлые бока трехпалубного монстра по пачке трескучих ракет фейерверков. Толкаясь и ужасно скрипя, эта процессия втиснулась в горловину гавани, широты которой едва хватило на них всех. Тут же за ними из воды поднялась огромная цепь, протянутая между двумя скалами, укрепленными металлом. Удобная штука и непроходимая. Как бы не хотелось это признавать, но "Возмездие" попалось в каменный мешок. Только после этого сопровождающие ушли на мелководье к верфи, оставив галеон искать себе место для стоянки. Бел сам стоял у штурвала. Он довел своего монстра до причальной сетки, где стояли и что-то кричали несколько человек. Они размахивали руками и указывали на пристань. Бел тоже им помахал и легким точным движением снес три из пяти причала и встал поперек гавани, отдав приказ сбросить якорь. Все это доставило ему определенное удовольствие. Даже громадный якорь, который рухнул на эту необъятную пятиметровую глубину, а звенья цепи красиво улеглись рядом с ним в прозрачную воду, подняв со дна ил и песок. Грузное брюхо галеона само почти касалось этого дна, но молодому капитану не было до этого дела. Как и до громкой ругани адресованной в его адрес. Благодаря его "каракатице" всем честным труженикам приходилось либо огибать громадный корабль, либо причаливать прямо в песок, что тоже Бела не волновало. Он ждал. На "Возмездие", на весь его груз и на команду был наложен штраф. В начале один, потом другой, затем третий. Каждый день придумывались новые причины удерживать их и молодой человек не спешил гневаться. Он ждал, а заодно пытался удержать резвую команду от попыток наводнить городок. Чуть ли не каждый вечер, под хохот и одобрительные вопли горожан, за борт отправлялись несколько пловцов, крепко привязанных веревками за ноги. Огромная высота, мелководье и значительно низкая температура воды чуть сбивала их бунтарский пыл. Бел уже худо-бедно разбирался в человеческих отношениях, травил собак гиенами, не трогал волков и постоянно избавлялся от самых больных и бешеных. Офицерский состав уже и без его вмешательства прекрасно разбирался с командой, но капитан своим веским словом мог уберечь кого-то от ночного купания, а кому то сделать веревку покороче, да привязать вместо ног к причинному месту. Дисциплина держалась на привычном жутком уровне, городок дрожал и только и ждал момента, когда мерзкий корабль снимется с якоря, постоянно поставляя продукты на оштрафованное судно. А Бел ждал. К концу недели, изрядно измотавшись от безделья и скуки, команда была уже готова к бунту, когда в вечерней заре он отдал приказ готовиться к отплытию. Цепь все так же прочно преграждала проход и матросы приступили к выполнению своих обязанностей с неохотой, но лишь бы размяться. Когда полностью стемнело, к левому борту, обращенному от города, пристала шлюпка. Троих гостей в черных плащах встретили радушно, с готовностью помогли подняться и проводили в каюту капитана, как и было вело ранее. Внутрь зашел лишь один из трех. 
Бел с задумчивым видом рассматривал стену. Пустую стену.
- Даже не знаю. - Тихо произнес он. - Север? Но север будет через месяц. Западное? Нет, западное будет через два... Ах, проклятье, мне недостаточно карт.
Человек медленно снял свой капюшон. Это была женщина с волосами, отливающими зеленью. Она брезгливо сложила губы, сузив глаза и разглядывая его аккуратную каюту.
- Вот, подержи. - Бел сунул ей в руки какие-то свертки и пинком подогнал сундук, чтобы можно было забраться на него и развесить на стене карту. - Давай сюда.
Он махнул ей рукой, но женщина смерила его гневным взглядом и демонстративно отбросила от себя свертки.
- Не сегодня, я полагаю, - со вздохом произнес он, склонив голову.   
- Ты знаешь кто я? - Надменно поинтересовалась женщина, не глядя в его сторону.
Бел сел на сундук, разворачиваясь к ней лицом, развел руками и покачал головой. В ответ женщина раздраженно цокнула языком, явно не ожидав такого поворота. Она украдкой глянула на него и во взгляде явственно прочиталась фраза "такой же".
- Ну, не нужно так расстраиваться. - Примирительно кивнул он. - Вот завтра, когда будем в открытом море, побеседуем.
- Никуда ты отсюда не денешься. - Мстительно заявила она.
- Уже делся. - Усмехнулся он.
Подтверждая его слова, корабль вздрогнул, двинулся, начиная разворачиваться.
- Гавань перекрыта. - Так же мстительно и зловеще произнесла женщина.
- Именно. - Легко согласился Бел, соскакивая с сундука. - А через час мы будем в открытом море.
- Не будете, - сквозь зубы прошипела гостья. 
Молодой человек рассмеялся.
- Ну, будет, Вам, прекрасная глава! - Уперев руки в бока, добродушно отмахнулся Бел. - Не сейчас, в самом деле! У нас впереди еще целый месяц. Успеем еще.
Она подняла подбородок и тонкие ноздри затрепетали от ярости.
- Мальчишка... - Прошипела она, но продолжить не успела, потому что он проскользнул мимо нее и вылетел на палубу.
Женщина, чуть помедлив, нехотя пошла следом. Она поднялась следом за ним на палубу и осторожно подошла к бортику. Галеон упрямо набирал ход, а впереди чернели скалы и натянутая между ними цепь. Команда нервничала. Женщина вцепилась в борт и жадно всматривалась в темноту. Бел оказался подле нее, мягко, ласково положил руку ей на плечо.
- А шлюпок больше нет. - Пропел он ей на самое ухо.
Глава совета вздрогнула и отшатнулась от него, резко откинув руку, Бел ускользнул от ее удара.
- Это безумие! Корабль погибнет! - Сжав кулак, произнесла она.
- Посмотрим! - Рассмеялся юноша, облокачиваясь на бортик и подставляя лицо свежему ветру с моря.
"Возмездие" медленно полз к выходу из гавани. Команда нервничала, то и дело поглядывая на огромную цепь. Остались какие-то метры и все вцепились покрепче, чтобы не упасть, только Бел приподнялся на руках, перевешиваясь через бортик. Нос корабля наткнулся на цепь, ударился. Громадные звенья прогнулись, отодвинулись и... лопнули, а на новеньком корпусе не осталось даже вмятин. Молодой капитан расхохотался и порыв свежего ветра разнес его смех. Команда медленно отходила от шока, люди оглядывались, все еще не понимая что произошло.
- У них весь металл ушел на укрепление, а на цепь не осталось! Не осталось! - Радостно хохотал Бел, жестикулируя. - Тогда они собрали всех честных старушек и связали ее! Связали!
Молодой капитан был явно доволен собой, но его собеседница бледнела все больше и больше. Смысл произошедшего, наконец, доходил до нее. Двое ее спутников ошалело огладывались, пока галеон медленно набирал ход.
- Ну так что? - Обратился Бел к главе совета. - Следующая остановка через месяц! Мы проведем это время с пользой!
Она сверкнула на него глазами, рывком ухватила подол своего плаща и стащила его с себя. Молодой капитан отступил.       
- Не дождешься! - Зло бросила она, перекинула ноги через бортик и начала спускаться по лестнице, напоследок показав один некультурный знак.
Ее спутники, помедлив, направились за ней.
- Поверить не могу.- Трагично потерев переносицу, заключил Бел. - Эй, кто-нибудь... Бросьте им что-нибудь плавучее... и посмотрите за ними, что ли...

Косяк больно врезался между лопаток, доказывая, что мир не так уж и кругл. Бел подался вперед, подбирая под себя ноги и выпрямляя спину.
- Что? Не нравится история? Ну... - Он поспешно перекинул несколько страниц. - Тут есть другие! Про лисиц и кроликов, скажем. Да, слышал. Но уже забыл. Что именно там было сказано? Ты это про то, чтобы все проваливали прочь? Подумай и посмотри внимательно. Я никуда не уйду, как бы сильно ты не пыталась. Видишь ты в обозримом будущем это? Нет. А я вижу что на банкете подают чудесные отбивные, но только для узкого круга. Не желаешь навестить кухню нашего дорого совета?
На одном дыхании выпалил он, рассматривая картинку с зайцами, которым дорисовали черными чернилами нечто неприличное.

...широкий нож с зазубринами опустился на тонкую шею, хрустнула трахея. Он наклонил лезвие в сторону, наблюдая как густая кровь медленно заполняет порез. Полностью отделить голову не вышло и пришлось сделать еще несколько сильных ударов, только два из которых попали в первоначальное место, разрубив горло. Осторожным движением, размазывая кровь, он сдвинул голову, скинув ее в широкую корзину, выстланную листьями. С такой точностью и крепостью руки стоит только порадоваться, что он решился свернуть шею этой птичке сразу, а не рубить ее ножом. Пододвинув ногой корзинку, Бел, шумно выдохнув, уселся на деревянную чурку, склонился над корзиной с перепелкой в руках. Тетерев? Куропатка? Местная птичка, неприметная, серая и размером чуть больше двух сведенных ладошек. Добыча не очень, конечно, но что есть. Бел поспешно ощипывал птичку, перья сыпались в корзину, капала кровь из обрубка шеи. Тут нужно прикинуть. Понадобится этот пух на что-то? Возможно, поплавки для сетей или оперение? О, да кого тут обманывать: Бел выживать в дикой природе не умел. Что-то где-то подсмотрел, что-то уловил, но руки его все равно не привыкли к такого вида работе. Тушка ощипывалась плохо, несколько раз выскальзывала, и Бел уж хотел было просто кинуть ее в огонь как есть, сгорит вся эта ерунда как-нибудь, но сдаваться безголовой пташке жуть как не хотелось.
Первоначально приключение шло, как и было задумано, активно и весело. Почти конец сезона? Зимние квартиры и доки? Специально расширенная причальная сетка, чтобы оба их корабля могли быть внутри нее, стягивала временными паутинками мостков огромных морских чудовищ, гордость и грозу флота? Конечно, но обязательства и легкий ремонт пусть держат только суда, два капитана не обязаны отсиживаться в домашних теплых водах. Кстати, тут такое дело, на материке, что неподалеку, скоро начнется осенний праздник. Да, знаю что это в другой широте и полосе. Как раз успеем. Дальше - меньше слов и больше дела. Выбрать корабль, залезть на него, подождать, пока он выйдет в море, быть обнаруженными, неузнанными, униженными и выброшенными на самом дальнем северном острове, достаточно далеко от основного. Теоретически, план должен быть иным. Но то ли предсказатели забыли про свой дар, то ли оставили его дома, то ли просто поленились, но вышло как вышло. Потому они просто валялись мордой в песок, хватая ртом воздух в прибрежных волнах, пока несчастный торговец уходил прочь. Почему несчастный? Лучше не знать. Первые дни новоявленных робинзонов были равномерно сложными. Небольшая, обложенная мхом и обмазанная глиной хижина торчала где-то посредине густого леса средней полосы с чудовищными буреломами и зарослями. Да, это не райский островок. Днем - дожди, ночью - заморозки. Мерзкое местечко. Зато подвал хижинки полностью забит охотничьими трофеями - жидкостью бесцветной, зато выжигающей нутро с первого глотка. В эту зиму, как и в две предыдущих, никто в домик не придет. Не придет никто на остров. До весны. Как выбираться? Да кто знает.
...подтуповатый нож прошел на удивление легко, распарывая брюхо. Густая красная кровь запачкала уже все пальцы. Бел поморщился, закрыв глаза, осторожно потыкал внутренности ножом. Рассвет уже подкатился к отметке в одиннадцать. Северное утро, уже прохладное, началось для него достаточно рано. Было еще темно, когда молодой человек выбрался из-под шкур, спотыкаясь о пустые бутылки, всеми силами пытаясь не шуметь, выполз из темной хижины, и только когда ощутил этот холод, поспешно оделся. Спустился к мутной, каменистой речке, несущей свои воды неподалеку, умылся, набрал попить. Никто не обязан заниматься всем этим, разумеется. Только сегодня было куда безопаснее приготовить еду заранее. Потому к одиннадцати Бел уже проверил силки для птиц, собрал кое-какие съедобные грибы, которые весело подпрыгивали в котелке на открытом огне, собирался скинуть в реку потроха, а заодно проверить и верши. Он будто пытался сделать вообще все, как последний раз в жизни.
Тамлин проснулась, когда еда была уже готова. Похлебка с этой дурной птицей, запеченная в глине на углях рыба. Бел слышал, как она ходит в хижине. Как звенят бутылки. Как что-то падает. Слышал и ждал. Он сидел у костра спиной к двери, деловито помешивал угли и молчал. Что могло и должно было произойти дальше, он не знал. Ну, подумаешь, ну, перебрали вчера... позавчера? Неделю назад? Ну, проснулась сегодня Тамлин чуть, совершенно голая на единственной кровати в хижине, спокойно  устроившись под обширными шкурами, сложив голову на грудь своего первого помощника. Предположительно, он успел выползти прежде, чем она решила, что это не сон. Весело потрескивали, догорая, дровишки в костре. Бел сделал занятой вид и потыкал их палочкой. Она могла сделать что угодно... 
Она просыпается с невероятной головной болью; она звенит, как набат, вынуждая поморщиться и сесть на постели, ухватившись руками за виски. Затхлый запах шкур и сырости путается в волосах словно прочная паутина, и Тамора, не задумываясь, тянется за веревкой, быстрым движением перевязывая их в длинный хвост.
Где она? Сколько она проспала? И почему ее одежда кучей свалена в углу, а оружие исчезло вместе с его ножнами?
Зрение все еще было удивительно преотвратным – верный признак того, что вчера она выпила сверх меры дозволенного. Память же возвращалась болезненно и с трудом – и события ночи до сих пор оставались тайной, затянутой мраком.  Стоило быстро одеться и найти Бэла, хотя бы для того, чтобы прояснить несколько насущных вопросов.
Дым от костра уже достиг ее обоняния, однако запах готовящейся еды вызывал поступающую к горлу тошноту. Она выходит из хижины и добирается до него за пару шагов – в мятой рубашке и простых матерчатых брюках, ей не приходит в голову даже обуться, когда женщина забирается на упавший ствол дерева и скрещивает ноги, готовая начать очередную назидательную беседу.
- Первый раз на остров меня выбросили в семнадцать – просто для того, чтобы посмотреть, насколько быстро я сдохну под палящим солнцем. Тогда это длилось всего неделю – недостаточно долго, чтобы умереть, но вполне ощутимо для того, чтобы вернуть вкус к жизни. Воды не было совсем, и мне приходилось пить кровь тех тварей, в которых попадал мой клинок. Кстати, где он?
...на кончике палочки занимается огонек, дерево, достаточно нагретое, начинает шипеть, выпуская воду в виде пара. Бел задумчиво поворошил прутом угли.
- Это было на песчаной косе, длиной в десять метров и шириной в два, больше там не было ничего, как и вокруг на многие километры. Зато туда выползали морские черепахи, чтобы погреться и отложить яйца. Как же. Знаю. - Меланхолично отметил он, напряженный до предела, собранный и внимательный. - Попробуй задать свой вопрос отражению в воде. Она стоит там, в ведре. Заодно узнай сколько мы спали, потому что я сомневаюсь, что всего один день. Кстати говоря...
Он уселся прямиком на мелкие речные камешки, выстилающие землю у кострища и указал своей палочкой на одну из огромных елей у опушки, на ветках которой, метрах в трех над землей что-то синело.
- Это мой гардероб или твой? Потому что я нашел далеко не всю свою одежду. - Обратив лицо вполоборота, с напускной небрежностью поинтересовался он.   
Комментарий Бэла заставил женщину вспыхнуть, и сонное выражение ее лица тотчас же сменяется гневным прищуром – она молча встает и почти безучастно выдирает свое оружие из-за ремня на его сапоге, возвращая его в пустые ножны.
- Как по-твоему, желание слегка придушить тебя лучше считать за комплимент или угрозу? Или, быть может, за то и другое сразу? Лучше ответь мне, сколько мы пили, потому что меня до сих пор не покидает смутное ощущение того, что одной бутылкой дело не кончилось.
Она переводит взгляд вслед за его рукой и коротко усмехается, ежась под холодным бризом:
- Ах, это. Помнится, вчера ты ступил в муравейник и сдирал свою одежду до тех пор, пока не остался в одном исподнем прямо посреди леса. Стоит отметить, это было довольно впечатляюще, - в ее голосе слышится озорное злорадство, и женщина вновь берет в руки клинок – на этот раз для того, чтобы настороженно вглядеться в его лезвие.
Он поморщился, пытаясь прикинуть, будет ли он когда-либо ближе к смерти, чем сейчас, вновь повернулся к огню и стараясь сохранить все тот же безразличный тон, ответил:
- Я бы счел это невероятным проявлением обостренной секундной нежности. Тем более что эти моменты обычно имеют нечто общее с попытками меня убить. - Пожал плечами он, пытаясь спиной понять, что же она намерена там делать. - Как удачно, что проблемный муравейник оказался еще и внутри хижины. Это объясняет то, что далеко не вся одежда распределилась по кустам. И не только моя. Точно я могу сказать только про первые две бутылки. Все еще помню, как здорово горит эта штука в ночи, если плюнуть немного в огонь. Помню ночные прятки с раздеванием, муравейниками и догонялками на выживание. Которая по счету была это бутылка уже не скажу, как и не смогу определить сутки. Кстати, ножик свой ты проиграла в честной борьбе.
- Определённо, я ошиблась, когда сочла, что двадцать три года – уже не детский возраст. Боюсь, вместо того, чтобы доверять тебе штурвал, мне стоило купить серсо и позволить гонять его по палубе на потеху команде, - она обиженно фыркает и гибко поднимается на ноги, выбрасывая клинок в глинистую землю у костра. На серебряной рукоятке тускло мерцает круглый флюоритовый камень, напоминая замерзшую воду сильнее, чем его глаза.
- Интересно, что же это была за борьба? Карты, кости, или, быть может, шахматы? Кто из нас двоих стал бы играть с другим, будучи в здравом уме? И кроме того… - она помолчала, сумрачно скалясь и глядя на него сверху вниз, -  Этот кинжал парный. Об этом ты не подумал?
И, словно бы в доказательство, она задирает одну из мятых штанин – ту, под которой ощущалось незримое присутствие металла, насквозь прогретое теплом собственного тела.
- Одно другому не мешает. - Заметил он, легко, двумя пальцами подхватывая кинжал на острие и поднимаясь. - Кажется, мы просто пробрасывали камешки, чтобы они выбили из круга другие. Не могу сказать точно. Это, определенно нечто куда более сложное, чем шахматы. Мне некоторая одиночность моего трофея никак не мешает. Попробуешь его забрать. Скажем, сегодня. Или завтра. А все это время я просто буду доволен тем, что пары нет и у тебя в руках. Лучше бы вспомнила, что ставил я и где оно. И чем закончилась твоя ставка с поцелуем на кону?
Проверив большим пальцем острие кинжала, Бел вопросительно приподнял бровь, рассматривая ее сверху вниз. 
- С поцелуем? Ах, ну да. Как только мы окажемся на «Линоре», я обязательно расскажу боцману о твоей победе. Уверена, он сделает все в лучшем виде и даже больше, - она хищно улыбается ему, невольно задирая голову и в которой раз проклиная высокий рост своего помощника. 
- Кажется, сегодня я проснулась на чем-то теплом. Думаю, это был кугуар. Впрочем, он успел исчезнуть чуть раньше, чем я смогла протрезветь и вонзить в него пару своих кинжалов.
Он протестующе поднял указательный палец.
- Не меняй условия проигрыша на ходу! Да, ты проиграла. Который раз подряд, кто бы мог подумать. Но, насколько я помню, твой задачей было расцеловать того наглого мерзкого зверька, который выл за краями поляны и мешал нам. Должно быть, потому лес сейчас целиком и полностью мертвый, даже птички разбежались. Пешком. Попадав с деревьев. Готов поклясться, что я видел, как из реки выползали рыбы и пытались как можно скорее сбежать в сторону океана. - Каждое из своих пояснений он сопровождал взмахом ножа в озвученном направлении. - Кстати говоря, он все же не очень то и успел.
Бел вздохнул и поморщился, приподнимая рубашку одной рукой и демонстрируя четыре параллельных не глубоких царапины на ребрах.
- Кугуар, должно быть, успел увернуться. Не парные кинжалы, но почерк определенно узнаваемый. - При этом он попытался приложить собственную руку к следам, он она оказалась слишком широкой. - Можешь, конечно, засыпать как тебе удобно, ничего не могу сказать против, но это...
Он еще раз красноречиво указал на царапины, убирая, наконец, кинжал с видом "пусть это лучше побудет у меня". 
- Хм, - холодные пальцы осторожно касаются места ранения, словно примеряя царапины к расположению и остроте ногтей, - Думаю, тот самый зверек ночью прокрался к тебе в постель, чтобы отомстить за это глупое пари. Скорее всего, ему не понравилось.
Она продолжает медленно вести ладонью вдоль по его боку, по-прежнему не меняя выражения лица – оно остается внимательным и слегка ироничным, только уголки губ дрожат в едва зародившейся усмешке.
- Впрочем, если птички все же разбежались, - Тамора задумчиво касается ладонью подбородка, настороженно прищуриваясь и переводя взгляд на костер, - То что же за слепоглухонемая тварь так отвратительно смердит в этом котелке? Неужели втайне от меня ты решил сменить профессию и освоить ядоварение?
Мышцы впалого живота подобрались, по коже пошли мурашки от холода и прикосновений. Бел сжал губы, будто раздумывая, какую из реакций ему стоит продемонстрировать, и, видимо, решил, потому что поспешно опустил рубашку, отодвигаясь от нее.
- Это очень дикий зверь, согласен. Некоторые его капризы просто стоит исполнять, чтобы посмотреть, чем они закончатся и куда его приведут. Думаю, любопытство еще заставит его повторить трюк. - С ноткой детской обиды и хрипотцой ответил Бел, надув губы. - А с каких это пор тебя беспокоит запах того, что поможет тебе жить? Это, в основном, грибы. И пахнет там грибами. И цвет там грибов. Преимущественно. Чуть-чуть жесткого мяса, происхождение которого не обязательно выяснять. Я, к примеру, не выяснял.
Сложив ноги, он уселся на землю, подле Тамлин и подпер ее колено плечом, облокачиваясь головой.     
- Подкрепись. Нам еще достаточно долго ждать, а эта ночь будет еще более... специфическая, чем предыдущие. - Вздохнул он, глядя на догорающий костер.
- Я не стану это есть как минимум по двум причинам. Во-первых, потому, что меня тошнит. А во-вторых, это приготовил ты, - она подчеркивает последнее слово так, словно обвиняет его в неизбывных прегрешениях, после чего без лишних слов забирает обе ладони юноши в свои – чтобы осмотреть мелкие царапины и ссадины на пальцах, привыкших держать секстант и кронциркуль больше, чем клинок и птичьи силки.
- Судя по этим царапинам, для себя ты опасен гораздо больше, чем для птиц и зверей, на которых ведешь охоту.
Позволив ему усесться, Тамора молча устраивается рядом, вытягивая ноги и наблюдая за еще потрескивающими дровами.
- Впрочем, цель нашего маленького путешествия можно считать достигнутой, - она усмехается, но усмешка получается неожиданно грустной, -  По крайней мере, теперь ты не будешь так робеть перед командой, когда она захочет в очередной раз отправить тебя кормить черепах.
- Этот супчик безопасен, я проверял. - Отведя взгляд в сторону, буркнул он, всё еще не зная, как нужно себя вести в этот раз. - Просто царапины, не больше. Нужно как-то жить. Не хочешь же ты сказать, что среди твоих талантов есть и такие? А робеть мне не к чему. Я же прекрасно знаю, что меня от черепах не заберут ни через неделю, ни через две, ни через тридцать. Тогда мне останется плыть в море, пока хватит сил и умирать не очень приятной смертью. Задыхаться, идти ко дну, глядя на лучи солнца. Мне не понравился такой вариант.
Он коротко выдохнул, будто отгоняя давний, полузабытый мучительный сон. Бел осторожно перевел взгляд на ее руки. Вот уж чего он не позволял себе никогда, даже когда они оставались наедине, так это быть свободным и делать то, что захочется. Что за игра в этот раз и как в ней победить?
- Говори за себя. Моей единственной целю было заставить тебя содрать с себя все позументы и вымпелы, что ты таскаешь на себе и посмотреть, что там под всеми орденами и рюшками. - Фыркнул он, внимательно рассматривая облегченный вариант главы.
- Вероятно, на себе? Что же, это все объясняет, - она сухо усмехается и поворачивает открытую ладонь внутренней стороной к нему, демонстрируя глубокий шрам – слишком давний, но все еще ужасно заметный, полоска яркой белой кожи, пересекающая оливкового цвета руку.
- И что же, нашел что-нибудь кроме шрамов? – теперь Тамора выглядела так, словно секунду назад кто-то с силой ударил ее под дых; выражение лица, доселе острое и язвительное, подернулось дымкой обидчивой обескураженности: уголки глаз презрительно сощурились, а меж сведенными бровями пролегла тонкая морщинка.
- Впрочем, если ты хочешь, то, разумеется, можешь ввязаться в утомительное путешествие по берегам моего прошлого. Пара глупых сказок на ночь тебе вряд ли повредит.
- Что, снова пить? - Быстро отреагировал Бел, рассматривая ее руки, пропуская ее тонкие жилистые пальцы сквозь свои, узловатые, широкие и поцарапанные. - Игра "было/не было"? Ты снова проиграешь, даже если я буду называть истории исключительно из твоего прошлого. Кстати, по чистому и исключительному стечению обстоятельств, именно такой же состав, что плавает сейчас в супе, можно использовать для того, чтобы просмолить доски, когда не нужно чтобы они размокали. Любопытный факт.
Бел на секунду замер, нахмурился, устремив взгляд исключительно в огонь, затем, будто очнувшись, вздрогнул, поднес ее ладонь к своим глазам, так близко, что почти коснулся носом.
- Я вижу руки. Пальцы. Ладони. Шрамов моя исключительная близорукость не замечает... А они все еще пахнут землей и деревом. - Добавил он, удивленно приподнимая бровь. - Зато больше не пахнут кожей и перчатками. Наконец-то.   
- У меня плохое зрение и плохая память, а еще я старше тебя в десять раз, о чем ты тоже постоянно забываешь или просто не хочешь помнить. Как по-твоему, глубока ли та пропасть, что нас разделяет? Сумеешь нанести ее на карту и измерить кронциркулем? – она выглядит уязвленной и раздосадованной больше, чем когда-либо, и губы женщины нервно сжимаются, прежде чем в голову приходит с трудом подавленное желание отдернуть руку.
Теплое дыхание обжигает кожу не хуже яростного шквала, и кончики поднесенных к лицу пальцев словно невзначай касаются его скулы, вырвав у Оракула скомканный усталый вздох.
- Неужели металл, кровь и яд тебе нравятся больше? Если так, то тебе стоило родиться полутора веками раньше. Возможно, тогда у нас было бы больше общего, - теперь глаза женщины выглядят как тонкие щелочки, хотя зрачки в них по-прежнему круглые и широкие – она словно готовится парировать удар, который он может нанести этим безобидным прикосновением.
- Нет никакой пропасти, - легкомысленно зевнув, заверяет он, прикрывая глаза и потягиваясь. - Хотя, я бы предпочел, если бы ты не знала обо мне кое-каких мелочей. Всякое... не способствует пониманию.
От земли идет холод, ноги подогревает костер и хочется просто влить в себя миску горячего супа и уснуть до вечера. Проснуться, когда станет невероятно зябко и темно, а лесные твари снова затянут свои скорбные песни. И так без вариантов. Пару недель. Вот и обозримое будущее.
- Мне больше нравятся дерево, соль и смола. - Спокойно произнес он, укладывая голову ей на колени и растягиваясь на земле.
Его губы чуть дрогнули, будто он собирался сказать нечто ужасное, правду. Но тут же передумал, криво усмехнувшись. Правила игры не подразумевали правды. Однако, расположившись на ее коленях, Бел мог почувствовать запах тех старых шкур, шерсти, снова земли и совсем чуть-чуть соли.
- Пройдет совсем немного времени, и я забуду о них так же легко как узнала, - она тяжело вздыхает и опускает руки на его голову; перебирает серебристые прядки волос, плетя из них тонкую косичку, расплетает, а затем заплетает вновь, стараясь не встречаться с ним взглядом.
- Каждый день, просыпаясь, я мучительно вспоминаю о том, кто же я. А затем подхожу к зеркалу и вижу это, - ее ладонь сопровождает слова быстрым касанием к шее, - все еще заметному уродливому шраму, без сомнения оставленному толстой веревкой, -  И все сразу становится на свои места, - задумчивое выражение лица Таморы сменяется скупой печальной улыбкой, - Ничто не возвышает капитана так, как нок-рея, неправда ли?
Она делает небольшую паузу и вздыхает, отводя взгляд в сторону, к догорающим углям. Воспоминания больше не проскальзывают сквозь мысли, и Тамлин чувствует облегчение, сравнимое лишь с созерцанием девственно-чистой страницы книги.
- Не валяйся на земле, - назидательно ворчит она с какой-то затаенной нежностью – так, словно ему снова было четырнадцать, - Не хватало еще лечить тебя от лихорадки в этой глуши.
Звук ее голоса скользит мимо, тает, растворяясь, увлекая его сознание следом за собой. Перед закрытыми глазами один из другого расцветают цветы, рассказывая ему свои сказки. Бел почти засыпает, когда нечто досадное ввинчивается в мозг звенящей мыслью. Разговаривать уже не хочется и только последние слова главы заставляют его открыть глаза, порывисто есть. Он разворачивается к ней, пристально всматриваясь в лицо, обеспокоенно-серьезный, без тени улыбки. Бел встает перед Тамлин на колени, приподнимается навстречу и уверенно заключает ее лицо в свои ладони, чуть склонив к себе, быстро приближается и касается губами лба, удерживая главу в таком положении какое-то время.
- Ну точно. А я думал что уже замерзаю. - Сообщает он, не выпуская ее, лишь чуть отдаляя лицо. - Жар именно у тебя. Твои симптомы не простое отравление алкоголем.
Ей приходится опустить ресницы и закрыть глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом и не пытаться понять его эмоций – достаточно и того, что губы юноши сейчас касаются ее лица.
- Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение, - она медленно выставляет вперед вытянутую ладонь, мягко, но предупреждающе упираясь ею ему в грудь, - А если смерть все же придет ко мне, я вряд ли успею осмыслить ее настоящую причину. По-моему, это не может не радовать.
Она продолжает держать глаза закрытыми, но все же склоняет голову в его ладонях – так, чтобы несколько сбившихся прядей упали на ее лицо – недостаточно черных, чтобы скрыть настоящий цвет, но все еще слишком синих, чтобы признать в ней человеческое существо.
- И? Ты бросишь меня одного? - Резко, с нотками гнева и возмущения спрашивает он, поджимая губы. - Оставишь тут? Понимаешь же, что следующим слягу я.
Под маской гнева проступает звенящее беспокойство, срывающее голос, закрадывающееся настоящим ужасом, холодной змеей в горло. Остатки дремы и ленивого разговора распадаются окончательно, сгорая в костре вместе с золой и углями. Выпуская ее лицо, Бел бережно прижимает к себе главу, чувствуя теперь даже через одежду, что она вся горит. Прикусив нижнюю губу, он заставляет ее ухватить себя за шею, не слушая больше возражений, относит назад в хижину. Сколько-то упреков, вялые замечания. Увы, теперь он вступает в свое уникальное право, доверенное ему много лет назад. Право суверенное - ухаживать за Тамлин, даже если она этого не замечает или делает вид, что не замечает. Бел много раз перетаскивал ее, сонную, на кровать в каюте, когда капитан засыпала прямиком за столом. Стаскивал сапоги, лишнюю одежду и расстегивал пуговицы на рубашке, чтобы не душила. Он привык не обращать внимания на шрамы. Ему было странно видеть ее без них, когда он обращался к прошлому, и он видел далеко не все. Болезнь оказалась куда более тяжелой, чем кто-либо мог предположить. Тамлин лежала в полубреду, та ерунда, которую он мог приготовить для нее, помогала только на время, позволяя ей забыться коротким беспокойным сном. Несколько раз он менял ее одежду, когда она могла еще быть в сознании, сидеть, привалившись горячим лбом к его плечу, пока помощник стирал пот с покрытой шрамами и потом спины. Болезнь отступила только тогда, когда снег прочно укрепился на земле. Она стояла на пороге, щурясь от света. Худая, бледная, держась за порог и сползающую с плеч шкуру. Бел бежал, задыхаясь, скидывая с плеч собранный хворост и тощих птиц из ловушек. Он даже не знал, сколько она торчала так на холоде, босиком, да и не хотел знать. Легкие горели, сил почти не оставалось, когда Бел, наконец, добежал до этой проклятой распахнутой двери, подхватил Тамлин и затолкал ее назад, в хижину, подальше от холода. Помощник был так зол, что вовсе не церемонился со своим капитаном, просто уложив ее на кровать, в груду шкур, закутывая и заворачивая замерзшими, негнущимися пальцами, возвышаясь над ней.
- Совсем из ума выжила? - Рявкнул Бел, нависая над лицом Тамлин.     
Она всегда была слишком наглой, слишком гордой и слишком одинокой для того, чтобы позволить себе хоть минутную слабость. 
Юношу-капитана по имени Тамлин звали демоном за его глаза и Пророком – за удивительное умение видеть будущее, сулящее выгоду в той же степени, что и море крови. Что делал Вилварин, чтобы взрастить в нем столь жестокую тварь? Юность никогда не считалась ни с жизнью, ни с потерями, и задорные возгласы, с которым его возводили в ранг, столь же быстро сменились недовольным роптанием, а следом за ним и бунтом, который тотчас же захлебнулся в крови.
Впрочем, у них все равно не осталось бы выбора – этот парень был единственным навигатором, и, при всей его странности, трюмы «Вдовы» никогда не были пусты. Новый капитан никогда не пил, не искал общества женщин и не тратил время с мужчинами, а единственным трофеем, который он ценил дороже золота, были зеркала.
Она смотрит на него так, словно и вовсе оглохла – широко распахнутыми темно-синими глазами, удивленно, словно первый раз в жизни. Ей приходится мучительно вспоминать, что же он такое, прежде чем мысль приходит и острые пальцы стискивают мятую ткань рубашки у юноши на груди, притягивая к себе словно за рукоять.
- Не уходи.
Едва слышные слова растаявшие на едва видимых в темноте потрескавшихся губах. Бел закрывает глаза и обессилено опускает голову, касаясь своей щекой ее горячей щеки. Жар чуть спал. Он уже привык определять это одним касанием. Плечи спокойно расслабляются, и его начинает трясти от резкого сухого кашля, прошившего насквозь в этом холоде легкие.

Дверь открывается за его спиной, Бел неуклюже вздрагивает, пытаясь удержать равновесие сидя. Тамлин все еще в своем стандартом состоянии, приходящим после бесед с подругами. Помощник запрокидывает голову назад, рассматривая ее из такого положения.
- О, но я же только начал! - Кривит губы Бел, шумно захлопывая книгу. - Тут есть песенки! Я могу спеть! И тогда ты поймешь, как жестоко ошиблась с своей оценкой.
На него даже смотреть неудобно, так странно он сидит, сведя ноги под собой и запрокидывая голову, но встал он еще более... неудобно. Качнувшись вперед, Бел выкинул вверх руки и поднялся на одной ноге, только затем выпрямил вторую. Прежде чем заходить, он чопорно раскидал черепки носком сапога и плотно затворил за собой дверь.
- А остаться мне с тобой можно? Раз уж можно зайти? - Отправляя книжку на столик у стены, осторожно поинтересовался он, поглядывая в окно.

Отредактировано Мэв (17.02.18 02:35)

Она ускользает сквозь пальцы, растворяется, оставляя стянутое неприятное чувство в груди, жестоко обкусанные губы и глупую пустоту, в которой он привычно будет прислушиваться к ее дыханию за стеной по ночам, стараясь угадать состояние и настроение. Стабильность отношений, построенная годами, вот она.
- Почему сразу позлить? - Задумчиво рассматривая свои пальцы, бросает Бел, не к кому не обращаясь. - Почему не что-то еще?
Он на секунду устремляет взгляд за окно, будто пытаясь отыскать там предмет ее интереса и ответ на свой вопрос, затем резко поднимается, с неповторимым изяществом слепого слона, продирающегося в темном зале театра на свое место, шумно ударяется о крышку. Плотно стиснув зубы, чтобы не ругнутся, выбирается из-за инструмента.
- Я внезапно понял, что тебе может самой быть нужно злиться на меня. Для чего-то. А ты все ждешь, когда я дам тебе причину и возможность. - Потирая бедро, задумчиво сообщает Бел, разглядывая ее спину.
Набравшись смелости, чувствуя песок в каждом своем движении, он опускает ладонь на плечо Тамлин и разворачивает ее к себе лицом. Не тратя больше ни секунды, боясь, что уверенность вот-вот улетучится, забирая в легкие побольше воздуха, Бел прикасается к ее губам своими. Неловкий, несмелый, будто детский, поцелуй обжигает. Страшно открыть глаза, страшно посмотреть на нее.
Тамора слышит, как он выбирается из-за клавесина, - неловко, словно ребенок, продирающийся сквозь плотно заставленную кухню, и неодобрительно вздыхает, с трудом сдерживаясь от учительского замечания. За все эти недолгие десять лет, проведенных бок о бок с мальчишкой, ей так и не хватило времени, чтобы понять, что за чувства бередят эту юную душу.   
Впрочем, хватило ли ей времени на то, чтобы осознать собственные, далеко запрятанные и покрывшиеся пылью эмоции? Или они, как и воспоминания, остались на выцветших страницах десятков дневников, которые впитали всю ее жизнь, опустошив сущность и память?
- А разве есть что-то еще? – она успевает небрежно выпалить эту фразу за секунду до того, как узкая ладонь ложится ей на плечо. Тонкий шелк мятой рубашки пропускает тепло, и женщина невольно вздрагивает в попытке подавить инстинктивный отклик тела. Ей хочется склонить голову набок и коснуться этой ладони щекой, потереться, словно кошка, возможно, даже дотронувшись губами. Но она не хотела пугать. В прошлый раз подобная выходка обошлась ей слишком дорогой ценой.
А сегодня, кажется, обойдется ему.
Удивление, растерянность, тепло несмелого поцелуя, которым юноша накрыл ее губы, осторожное движение, с которым женщина ненавязчиво обняла его за плечо – и тут же отстранилась, сделав шаг назад. Так, словно нарушила собственный, данный когда-то себе же, внутренний запрет.
В истерике бьется сердце, горят легкие и лицо. Бел с трудом уговаривает себя открыть глаза. Кто из них двоих напуган больше этой неожиданной наглостью? Однако, он определенно пока что жив. Все конечности на месте. Стоит порадоваться хоть этому. Бережно и осторожно он смыкает руки у нее за спиной, притягивая к себе, утыкается лицом в плечо и лишь тогда вспоминает, что нужно бы начать дышать. Воздух с шумом врывается в легкие вместе с запахом ее волос и тела. Легкий мускусный аромат щекочет ноздри, заставляя пробежать по телу мурашки. Вполне можно простоять так несколько часов, думается, но губы его, горячие, помимо воли скользят по скулам, пробегая самыми чувствительными прикосновениями лицо.
- Неужели тебе так хочется узнать, чем я отличаюсь от других женщин? Боюсь, что ответ тебя разочарует – практически ничем, - она мягко усмехается и приоткрывает глаз, против воли склоняя голову набок в ответ теплым прикосновениям. Ощущать рядом с собой мужчину было странным, забытым и далеким воспоминанием из глубокой юности, но женщина не сопротивлялась, только плотнее ухватилась за его плечо. Мальчишка был высоким, пожалуй, даже слишком высоким для многих женщин, но его рост не доставлял Тамлин столько же неудобств, сколько приходилось терпеть сонмам быстросменяемых любовниц – нужно лишь слегка запрокинуть голову и приподнять взгляд, с трудом сдерживая собственное неровное дыхание.
Она пытается бить фразами. Резкими, злыми. Отчаянными, с глубоко спрятанными вопросами. Бел ощущает, как уходит неловкость, страх. Почему? Потому что она не гонит его прочь. Легкие касания подушечек пальцев прошлись по щеке, чуть приподнимая лицо Тамлин навстречу.
- Нет, этого я не хочу. - Мягкий поцелуй в губы. - Потому что ты - всего одна.
Внимательный серьезный взгляд из-под полуопущенных век едва ли доходит до припухших алых губ женщины. Выше все же сложно. Боязно наткнуться на ответный взгляд с вопросом, с требованием, с объяснением. Но что ей нужно еще сказать? Что? Зачем? Бел приподнял ее и усадил на подоконник, позволяя возвышаться над ним почти на пол головы.
- Удобно? - Почему-то шепотом спросил он, мимолетом проводя губами по подбородку.
- Не стоило, - Тамора сухо усмехается, ее рука скользит по плечу мужчины; слегка сдавливая, сминая мерцающую ткань. Ей хотелось узнать, с каким именно звуком она треснет, если потянуть сильнее, станут ли остро звенеть длинные цепочки, и захрустят ли кусочки стекла под их ногами, когда он поднимет ее выше – на сей раз для того, чтобы коснуться губами израненной шеи. Зашипит ли она? Отбросит ли его прочь? Или рывком притянет к себе, чтобы пылко ответить сторицей? Оракул не может ответить на этот вопрос. На сей раз даже самой себе.
Тамлин осторожно касается губами узкой переносицы, ведет поцелуем до уголков глаз, заставляя сомкнуться темные ресницы – ей нравится чувствовать, как мальчишка замирает в ее руках, но не отстраняется, только дышит чуть чаще прежнего; в доверчивом, но томительном ожидании.
В легких прикосновениях ее губ сокрыта какая-то пряность. Обжигающая, таинственно-прекрасная, остающаяся на коже горящим следом. Сквозь едва приоткрытые губы ускользает дыхание.
- Не стоило что? - Не узнавая собственного голоса, хрипло и почему-то шепотом, спрашивает Бел.
Невозможно сделать и шагу без игры в слова. Его пальцы проходят по её бедрам, неловкими движениями выталкивая пуговицы из петель, щелкая застежками на рубашке.
- Это? - Едва приоткрыв глаза, одними губами спрашивает он, освобождая Тамлин от множества тканей. - Возможно, даже это?..
Касаясь поцелуем покатого плеча, Бел осторожно сдвигает пальцами края верхней одежды.
- Не стоило, - она снова повторяет одну и ту же фразу, сначала задумчиво-медленно, словно пробуя ее на вкус и убеждаясь, что она подходит к ситуации; затем произносит вновь, уже почти хищнически изгибая губы и склоняя голову, чтобы проследить за хаотичным движением его пальцев, - Не стоило искать смысл в этих словах. Порой слова – это просто пауза в музыке чужих эмоций.
Женщина ловит руку Бэла на своем плече, поднося его запястье к губам в странном, несвойственном дамам жесте. Темно-синие глаза жестко прищуриваются – несмотря на поцелуй, с которым Тамлин уже коснулась тонкой, почти прозрачной кожи. Ей нравилось наблюдать за тем, как меняется его лицо: он неуверенно-испуганного до одурманенного и непроницаемого: маску которую так легко сбить одним неосторожным движением. К примеру, скользящего вдоль вены языка.
Тяжёлый глубокий вздох срывается с приоткрытых, будто в удивлении, губ. Ничего умного, лёгкого для продолжения игры в голове больше не содержится. Бел, сглотнув, закрывает глаза, но сознание, издеваясь, дарит тысячи образов, основной темой которых становится запах тела Тамлин и бесконечно томительные прикосновения её пальцев. Все это дрожит, бьется, пульсирует в такт сердцу. Даже в фантазиях Тамлин дразнила, не позволяя ему перейти возведенную ею черту размерами с дом. Понимание этого чуть отрезвило. Бел, открыв глаза, легко улыбнулся и очень тихо произнёс, продолжая повиноваться правилам:
- Видимо, это значит "заканчивай болтать и слушать меня"? - Жадно следя за её действиями, произнёс он.
Ладонь удобно легла на подбородок Тамлин, приподняла осторожно и губы Бела беспощадно сорвали свой первый настоящий поцелуй с самого того момента, как он только начал мечтать о ней. С нетерпеливой нежностью, едва удерживая себя, язык вторгся в её рот, исследуя, изучая и щекоча небо.
Она не собиралась его останавливать. Ей нравилось то, что он делает, нравилось ощущать его эмоции, льющиеся через край, наблюдать за тем, как он сантиметр за сантиметром разрушает собственные преграды – сдержанности, страха, смущения, робости. Хрупкий лед, который он ломал в руках с каждым новым прикосновением – более уверенным, чем предыдущее, настойчивым, требовательным. Ей не хотелось отводить его руки и отталкивать губы, вместо этого разум Таморы с шипением и пеной наполняла одна-единственная мысль: насколько далеко он сможет зайти, если дать ему возможность сделать с ней все, чего он захочет?
Тамлин думала об этом до тех самых пор, пока ее рука скользила вдоль высокого воротника, нарочито-медленно освобождая петли от пуговиц. Она будет дразнить его, пока он не выйдет из себя – а затем с радостью посмотрит на то, что получилось. Эмоции были любимы ею столь же сильно, сколь пьяницы обожали вино, и этот момент был одним из немногих, которые позволят ей «напиться» на всю оставшуюся жизнь.
Должно быть, его можно было бы назвать самым ленивым и кошмарным любовником. Он мог бы изучить каждую свою женщину, заполнить память, впитать каждую частичку её истории и дать ей то, чего она бы хотела. Увы, книжные полки его памяти были полны томами об одной только женщине. Весь Бел, с головы до ног, полон был лишь ею. Одною. Каждое свое прикосновение к Тамлин он уже знал. Необъяснимо, неповторимо. Влажные губы жадно покрывали кожу поцелуями, в первый раз. Пальцы столкнули с худых плеч рубашку, в первый раз. Язык скользнул по полушарию груди, рот вобрал коричневую жемчужину соска, в первый раз...
Ей пришлось прикусить кубу, чтобы сохранить молчание, - она могла позволить себе только вздох, глубокий, прерывистый и отчетливо нетерпеливый. Лишенные привычной преграды из перчаток, ее пальцы хаотично исследовали его затылок, шею и плечи, шершавые камни на ткани камзола и гладкую горячую кожу меж длинных серебристых волос, которые утекали сквозь пальцы как чуть теплая морская вода. Она приникала губами к его лицу, скользя кончиком языка вдоль скул и тонкого века – заставляя сомкнуть глаза и позволить поцеловать антрацитовые ресницы.
Сапфировые запонки звонко соприкоснулись с полом – черный шелк рубашки окончательно слетел с ее тела, вынуждая прижаться к оконному стеклу бледной, испещренной шрамами спиной.
Он повел плечом, ощущая как по телу разбегается тепло и тяжёлая, карамельная нега. Губы трепетно сжали напряженный сосок, язык проплыл плавно вокруг, оставил на чувствительной коже влажную дорожку, горящую под его дыханием. Неторопливо, будто величайшую свою драгоценность, Бел медленно поднял Тамлин, закинув её ноги себе за пояс и поддерживая ладонями. Не богатая убранством комната выбор давала невеликий и молодой помощник уложил женщину на скамейку перед клавесином. Беспокойные пальцы тут же отправились воевать с завязками её штанов, а губы приникли к её губам в долгом поцелуе.
Ее глаза как голубые угли, тлеющие из глубины гораздо большей, чем просто задняя часть черепа. Она прищуривается как кошка, которая наконец-то урвала место под солнцем, но безмятежное выражение лица тотчас же сменяется опасливой настороженностью, как только руки мальчишки отрывают ее от земли. Это было необычно и страшно. Никто не позволял себе так обращаться с ней, нахально вынуждая менять плоскость своего положения и лишать опоры – как маленькую девочку, которая не в состоянии перешагнуть глубокую лужу.
Женщина хватает его за плечи и впивается ногтями в плотную ткань камзола – тонкие как паутина серебряные нити разрываются под ее напором, и блестящие кристаллы аметиста ссыпаются дождем – чтобы спустя мгновение хрустнуть под его ногами словно разбитое стекло.
Тамора успевает прижаться губами к его щеке раньше, чем он накрывает их поцелуем, но все, что она успевает сказать – лишь хриплое «что ты делаешь», произнесенное за секунду до того, как у них обоих кончается дыхание.