Указательный палец левой руки синеволосой женщины старательно вырисовывал око. Большой, миндалевидный глаз с узким расколом вертикального зрачка внутри - символ Оракула, которому она не принадлежала. Стоило бы изобразить тернии - те, что она видела у Хэйла, на его расшитом парадном одеянии, но память старательно скрывала от нее подробности прошлого этого мужчины.
Поднявшийся за спиной гвалт застал ее за этим занятием, но не смог привлечь ни толики внимания - никто не захотел бы связываться с аскейр, чью одежду так щедро украшали ловчие сапфиры. Многие из них отслеживали присутствие нежелательной фигуры - а фигура столь же чутко отслеживала их, растянув над головами незримую тонкую сеть. Она могла только ждать, когда кто-то случайно дернет за нить - и в голове привычно зазвенят хрустальные осколки, обращая блуждающий взгляд на незадачливую жертву. Однако сегодняшние постояльцы ничуть не занимали ее - даже глупый увалень-ацтлан, такой наивный и незадачливый в своих попытках спровоцировать драку. Она подкидывала ему одно желание за другим, и без удовольствия отмечала, как податливо и мягко реагирует замутненный алкоголем разум - кажется, еще чуть-чуть, и она сможет приказать ему запеть петухом. Тамора не сомневалась, что мужчина сделает и это.
От сонных, туманных дум главу отвлекла иная фигура, возникшая на заполненном пешками поле. И только потому, что все это время она упорно двигалась не по правилам ее игры.
- Вообще-то, дорогуша, я чувствую, когда ко мне приближаются. Не стоит делать это из-за спины, если не хочешь, чтобы твою хорошенькую голову украсило еще одно отверстие, - флегматично выдохнула женщина, даже не подумав обернуться к собеседнице - все внимание поблескивающих в полумраке сапфировых глаз было обращено на незаконченную работу, теперь уже безвозвратно почившую в липкой луже отвратного поила.

Отредактировано Тамлин (30.11.17 19:01)

- Как это мило, - коротко ухмыльнулась Тамора, позволив себе опустить веки: ей не хотелось, чтобы собеседник, пусть даже непрошеный, осознавал, насколько сильно она пьяна, - А ты храбрая, - голос, секунду назад казавшийся ядовитым елеем, теперь походил на утробное урчание голодного хищника, - Неужели в детстве тебе не объясняли, что дергать смерть за усы - развлечение лишь для тех, у кого больше одной жизни?
Глава сделала над собой усилие и повернулась к собеседнице так, чтобы видеть ее лицо - глубоко посаженные лазурно-синие глаза были подернуты сумрачной дымкой, но в них не было ни тени надвигающегося безумия, только внимательная, нарочито небрежная осторожность, свойственная таким как она.
Женщина, Бездна знает зачем пришедшая в эту грязную забегаловку, была белой, словно кахолонг, такой же, как преследующий ее ночной кошмар, и Тамлин против воли сжала ладонь в кулак, готовая вот-вот выбросить висящее на поясе оружие.
"Главное - не давай ей себя потрогать. Просто не позволяй приближаться. Тогда она ничего не сможет тебе сделать." - голос разума, как всегда тихий и вкрадчивый, раздавался на задворках сознания звенящим шепотом, вовлекая Тамору в очередную волну паники. "Что же, пусть попробует. Я тоже умею сводить с ума. Быстро, качественно, без тени сомнения."
- И зачем же ты ищешь моей компании, девочка? Может, хочешь, чтобы я тебе погадал? - мягкое, по-кошачьи плавное движение - и узкая, определенно женская ладонь извлекает из бархатного мешка на поясе тяжелый молочно-белый шар величиной с крупное яблоко. - Ведь я могу. Только намекни.

Что бывает с теми, кто забывается слишком глубоко, погружаясь в осознание собственной силы и власти над чужим сознанием? Рано или поздно он теряет бдительность. Вера в собственное могущество, подкрепленная изрядным количеством алкоголя - верная дорога для схождения в безрассудство. А что можно считать безрассудством в отношении взрослой женщины, еще недавно бывшей пиратским капитаном? Наглость и бравада, как неотъемлемые части ее личности, помноженные на жестокую изощренность, не оставляли ей возможности играть полутонами, чтобы спастись дипломатическим бегством. Более того, сейчас они стали именно тем, что раз за разом подхлестывало Тамлин вызвать огонь на себя. Вопреки здравому смыслу. Вопреки всему здравому, о чем она вообще могла бы помыслить, чувствуя себя пьяной до положения риз. 
Ей нравилось ощущать провокацию, но она не любила предупреждать о том, чем это может закончиться. И именно сейчас - да, именно сейчас - эта глупышка пыталась играть с ней, не думая о последствиях.

Пожалуй, где-то в этом мире определенно должна быть длинная памятка о том, как общаться с пьяными синеволосыми ребятами.

Тамлин безмолвно проследила за тем, как женщина, только что разделившая с ней компанию, решительно покинула стол, и повернулась на узкой скамейке, обращаясь лицом к выходу - так, чтобы иметь неплохую возможность оценить внешний вид "с тыла" своей собеседницы. Коротко ухмыльнувшись странной полуулыбкой, Тамора выдала почти беззвучное:
- Что же, весьма похвальное стремление жить в неведении. Но с другой стороны - разве нет ничего более забавного, чем знать, какие дороги уготовила для тебя судьба, и какую выгоду ты можешь извлечь из каждой из них?
Впрочем, она почти не сомневалась в том, что женщина ничего не услышит. Пьяное гудение трактира, вонь подгоревшего мяса и кислый запах выпивки - вот все, что улавливали восемь ее острейших чувств. Но было и кое-что еще. Паутина. Незримая, но прочная и острая, словно тысячи крючков, готовых вот-вот поддеть попавшуюся рыбу.
Тамлин окинула затуманенным взглядом дубовую дверь на входе, которую старательно оборонял от посягательств нищих рослый увалень с волосами цвета болотной чачи. Открытый, незатейливый разум, преисполненный праздных мыслей, отголоски которых она улавливала, не понимая их содержания. Глаза женщины, еще секунду назад затянутые дымкой опьянения, зажглись едва ощутимым пламенем - как голубые угли, тлеющие в белом огне.

Еще пара шагов - и она просто прикажет ему схватить эту птичку - впрочем, достаточно учтиво, чтобы не переломать ей кости и заставить продолжить небрежно начатую беседу.

Когда единственный способ ощутить себя живой - пройтись по лезвию хорошо отточенной бритвы, разбив холодную безупречность об острый край натянутых эмоций, все аргументы здравого смысла разом перестают быть существенными. Опасность, исходящая от вероломного безрассудства, не более заметна, чем искры из каминного жерла, а их падение на тонкую бумагу - всего лишь случайность, вызвавшая великий пожар.
Она понимает, что ее маленькая игра вскрылась за секунду до того, как на высокую скулу опускается звонкая пощечина, а цепкие жесткие пальцы оттягивают ворот камзола. Чуть меньше опьянения - и Тамлин бы непременно парировала выпад, но сейчас ей хочется только смеяться - громко, маниакально и немного беспечно, словно секунду назад она уже одержала победу во всех воображаемых дуэлях. Она слегка запрокидывает голову и встряхивает водопадом кудрей, каждая нить в которых - как жидкий сапфир, припорошенный сажей.
- А что, если я скажу тебе, что мне плевать? - с налетом игривого любопытства прошептала глава, когда между ней и лицом угрожающей женщины оставалась всего лишь десятая доля дюйма. Длинные пальцы неуловимым движением извлекли из ножен причудливо изогнутый кинжал и поднесли к солнечному сплетению разъяренной собеседницы - аккуратно, неуловимо и даже нежно, а прищуренный взгляд синеволосой обрел шаткую иллюзию самоконтроля.
- Людены ничего мне не сделают. Ведь я не настолько глупа, чтобы пытаться брать под контроль кого-то из них. А что до склок между такими как мы - это им только на руку. Чем меньше кошкоглазых тварей будет путаться под ногами, тем лучше для них.
Она подождала, когда женщина отпрянет, и со стуком загнала клинок обратно в ножны - на сей раз куда более демонстративно, чем извлекла его из них. Тусклый флюорит сумрачно меркнул в рукояти - красивый, дорогой и такой бесполезный для тех, кто обладает способностью ловчего.

- Ты такая милая в своем упрямстве. И только потому, что совершенно не знаешь, с чем имеешь дело. Да, уверенности тебе не занимать, - синеволосая женщина лениво закидывает ногу на ногу и отводит взгляд, полностью обратившись в слух - гомон, наполняющий комнату, был настолько силен, что Тамлин с трудом разбирала собственные слова. Рука главы небрежно потянулась к расшитому серебром карману - она извлекла оттуда восемь восьмигранных костей, вспыхнувших в жидком свете словно редчайший синий бриллиант. Лазуритовый октет - сердце мира Ламаро. Он всплывает в ладони Таморы, словно преодолевший силу, дающую ему вес, и парит, излучая мерное голубоватое сияние. Кажется, еще немного - и все взгляды в этой побитой жизнью таверне будут обращены на этот свет.
Женщина слегка запрокидывает голову и смотрит на свою собеседницу - испытующим взглядом, полным жестокого, хищного любопытства: 
- Но что, если ты заблуждаешься? В этом мире всем заправляет удача. И ей все равно, кто будет на другой стороне - горстка пришельцев или глупых животных, которые ходят на двух ногах, - пальцы руки, держащей драгоценные кости, слегка смыкаются, и несколько из них со звоном ударяются друг о друга, вспыхивая короткими, яркими искрами. Тамора закрывает глаза - ее улыбка почти блаженна: в ней нет ничего угрожающего, только расслабленность в противовес внутреннему напряжению, которое испытывает ловчий, прощупывая свою висящую в воздухе сеть. Она ищет - всех, чей разум достаточно мягок, чтобы принять ее посыл. Всех, кто когда-либо слышал о  "Повелителях смерти".
Мало кто любит народ аскейр. Они отвратительны в своем жгучем желании подмять под себя чужую волю. Но еще меньше асуров и люденов любят скешир - куда более пугающих в своем жутком умении отнимать чужую жизнь простым прикосновением ладони.
Несколько нитей в ее голове призывно зазвенели - ей ничего не стоило вложить в головы пары гостей мысль о находящейся здесь "белой ведьме". Гул шепотков посреди столов на мгновение затих, а затем приобрел другой ритм и тональность: и вот уже дюжина гостей, с опаской переглядываясь, отслеживают каждый шаг беловолосой красавицы.
- Бедняга, - произносит Тамора настолько ужасно сочувствующе, что верится не до конца, - Так хочешь ответ? Хорошо, - ее голос низкий, но отчётливо женственный, и он ласкает уши, как кошка, трущаяся о ногу своего хозяина, - Мне было скучно. Мне скучно прямо сейчас. Мне показалось, что в твоем лице я найду качественную компанию. Что же, теперь я вижу, что ошибалась.
Закончив то малое, что ей требовалось, чтобы разжечь костер из крохотного уголька в головах гостей, аскейр открывает глаза, лишившиеся и тени былого опьянения - фигура рослого мужчины-ацтлана портит ей всю картину, но Тамора все же поднимается с места, выпрямляясь во весь свой немалый рост. Женщина мягко усмехается и подходит ближе, возвышаясь над хрупкой фигурой своей собеседницы. Рука, не занятая октетом, возносится к ее лицу, но не касается кожи, замирая в воздухе под челюстью оппонентки - так, словно глава готовилась схватить ее за подбородок, чтобы притянуть к себе.
- Надеюсь, мы с тобой еще встретимся, милая. Ты мне очень понравилась, несмотря на твою тягу к неприкрытой глупости, - мурлычет Тамлин, не отводя взгляда от рыжего мужчины - внимательного, испытующего и злого.
- А к тебе у меня еще будет вопрос, - выражение лица аскейр тотчас же меняется, теперь оно сдержанное, серьезное и холодное, и женщина отступает от стола на несколько шагов, убирая прочь свою занятную светящуюся игрушку. - Но не здесь. Выйдем, пожалуй, наружу.
Давным-давно заплатившая трактирщику больше, чем требовалось, глава решительно пересекает грязную комнатушку, покидая свою собеседницу вместе со следующим за ней ацтлан. Ее ждет ночь - густая и звездная, до того прохладная, что пар от дыхания рождает в воздухе новые облака. Оказавшись за порогом, женщина молча осматривает улицу - ее глаза слегка вспыхивают привычным уже призрачно-синим светом, но ни мужчина, ни кто-либо другой не видит этого за пеленой поглотившего их контроля разума.
Подождав, пока у порога не окажется исхудавшая оуред с запавшими темными глазами, Тамлин ласково кладет ладонь на ее плечо, разворачивая девушку к себе.
"Месяц назад твой ребенок умер, а она не смогла его спасти. Говорят, эта женщина не та, за кого себя выдает. Имя ей - Повелитель Смерти, и она больше никому не должна причинить зла", - тихо звучит в головах обеих - той, что приказывает, и той, что внимает.
Тамора отпускает ладонь. Женщина продолжает свой путь в трактир. Спустя пару минут там зазвучит вполне привычная музыка - громкие рыдания, обвинения и гул озлобленной толпы, которая растерзает несчастную пташку так же легко, как стая собак, учуявших кровь.
Но Тамлин не усмехается. Ее лицо выражает разочарование и скуку - два уже привычных чувства, которые будут сопровождать ее еще многие лета. Она переводит взгляд на молчаливого мужчину и шепчет ему - тихим, едва уловимым шепотом, слышным только им двоим.
- Как только поднимется шум, а это случится достаточно скоро, закрой дверь на засов. Никто не должен выйти и войти. А затем сожги здесь все. На улице холодно, небольшой костер не будет лишним.
Зябко поежившись, Тамора побрела прочь - не так далеко, чтобы потерять свою нить, но все же достаточно, чтобы скрыться во тьме.

А музыка в ее голове не стихала.
"Ты! Белая тварь! Ты убила моего сына!" - и ее мелодия была проста и прекрасна.