[indent] Каждый следующий день был похож на предыдущий. Сезоны сменялись медленно и плавно, чаще всего Леод замечал это по перемене направлений ветров в местной розе, которая с конца весны веяла с юго-востока тёплым и влажным запахом смешанного леса, загоняя в каждую щель его дырявого пристанища свежий дух хвои пополам с удушливым приторно-сладким подтоном цветения и завязи плодовых растений в садах и редких на каменистой северной оконечности острова пашен. Теперь ветры изменились совсем сильно и с юго-востока уже пять дней не приносило тепла. С востока набегали уже холодные дожди. А северо-северо-западный, несмотря на защиту утёса, нередко продиравшийся до костей, когда оуред жёг просоленные и прибитые на скалы деревянные обломки на чёрно-жёлтом грязном узком пляже, чтобы просохнуть и согреться перед дорогой назад, пах чем-то забыто-знакомым. Лету было умирать ещё месяц или два, но по воздуху, особенно после первых холодных ночей, чувствовалось, что приближалась осень.
[indent] Старая поросшая пыльными лопухами тропа сначала сбегала вниз, в притопленную низину, где зазор меж двумя большими сказами, щедро присыпанными наносной лесной почвой прорвался в овраг, пасть которого щербато и зловонно улыбалась глиной, и прыгать через эту радость нужно было с очень длинными ногами, разгоном и сноровкой в самом узком месте, вовремя цепляясь за торчащие из земли корни посеревшего от времени многолетнего ясеня на уступе выше. Либо обходить осторожно, но Леод лёгких путей не ищет и новых троп не топчет тоже, чтобы никогда не давать незваным гостям, живя на отшибе, проследовать по его следу без приключений.
[indent] Пути ему с четверть часа, ну половину, если прыгать, а не обходить, но вечереет к концу лета быстрее и к моменту, когда он перемахивает через первую изгородь, за которой в углу садка лежат в грязи свиньи местной корчмы — добрая треть местного необходимого для поддержания жизни места и интереса рыбаков и ныряльщиков, торгующих здесь, хозяйства — солнце уже вовсю царапало брюхом тяжёлым по далёкому большому берегу, а тени от деревьев и домов потемнели и загустели. Леод пнул ногой в грязном и кое-как починенном, но всё равно хлюпающем сапоге, и вошёл в душную и пахнущую старым деревом и солью едальню.
[indent] — У меня хороший улов. Есть идеально ровные, есть чёрный, — сказал, садясь за знакомый угловой стол, Леод без приветствий, только отгибая истрёпанный край глубокого капюшона, чтобы было видно его лицо. Ещё влажные и липнущие к лицу волосы делали его вытянутой бледной маской, от театральной отличной лишь менее условной, живой, рельефностью, потому что чернота глаз и очерченность вечно чем-то недовольной скобки рта легко вписывалась в партию хмурого ворчуна. — Сколько при тебе денег?
[indent] — Сначала покажи, что у тебя есть, — сказал скупщик.
[indent] …началась торговля.

Отредактировано Леод (18.03.18 03:48)

[indent] Леод всё пропустил. Он был занят вышибанием денег на хлеб насущный максимально безопасным для него и всех окружающих способом за столом постоянного скупщика в углу, когда в харчевню зашёл чужак и собрал на себя все взгляды, к тому же это его собеседник сидел лицом в зал, а не он.
[indent] — Он круглый.
[indent] — Нет, смотри, вот тут бок смят.
[indent] — С-с-сука, — процедил Леод, понимая, что сейчас не получит практически нихрена и пробарабанил пальцами по столу. Ему сложно было торговаться, обычно, для этого у него было слишком не располагающее лицо и слишком никакой статус и нехватка терпения, чтобы продавливать своё. Но дела велись со знакомым человеком, и потому, иногда и ему шли навстречу в залог долгой и продуктивной… ну как-то язык не поворачивался назвать это дружбой.
[indent] — Но чёрный и правда хорош, и весьма крупный, а это редкость, — повёл плечом торговец, люден с каким-то просто невозможно лисьим лицом и мутными светло-голубыми глазёнками. Он тоже постучал длинными узловатыми пальцами по столу, искоса заглядывая в уже отведённые и досадливые глаза асура, и беспечным жестом отцепил с пояса целый небольшой кошель и кинул его на стол, чуть не сметая разложенные жемчуга. — За него и вот этот, на вышивку. По рукам?
[indent] Леод с подозрением посмотрел на подачку — а иначе чем подачка его заработок после ныряния носом в неприятные замечания уже не воспринимался — и, промедлив, пока перекупщик не стал решительно сметать в мешочки его жемчуг, не предлагая дальнейшего торга, открыл пальцем с отросшим ногтем с тёмной дугой грязи под ним кошель и прикинул количество таво. Ну, это было неплохо. Можно было хорошо, сыто есть и ещё прикупить новую одежду до наступления совсем сильных заморозков, когда цены взлетят совсем для всех не успевших несмотря на забой всей непродуктивной скотины в конце сезона и соление, копчение и вяление колбас и выделку шкур.
[indent] — Хорошо. Я буду нырять ещё три месяца.
[indent] Хотя вода похолодеет уже через полтора, штормить начнёт через два, и он будет очень рисковать здоровьем и головой всё это оставшееся время. Но кому какая разница, если тебя кормит риск, постоянное чувство удушья и страха при погружении в чуждую стихию, и давно уставшие слезиться от мути в воде глаза.
[indent] — Как обычно, — улыбнулась лисья рожа. Леод ничего больше не сказал, он вообще парень был неразговорчивый, знаете ль; забрал кошель, глянув на ещё четыре таких же на богато вышитом поясе — и на пьющую рядом и жрущую охрану из двух дуболомов — и стёк со стула за столом дельца как живой сгусток тени (неопределённого линялого цвета тёмной рвани то есть) в сторону стойки. Когда желудок начинал протестовать против сплошной херово прожаренной рыбы собственного улова и приготовления, слишком подгорелой и с застрявшей на срезах чешуёй снаружи, чуть ли не сырой внутри, лучшим было взять мяса более нажористой скотины в нормальной пряной подливе, с овощами, хлебом, чтобы собрать сок, и элем. И пирога два с собой, чтобы ещё и вдали от чужих глаз почувствовать себя почти что человеком.
[indent] Да, его жизнь, помимо средней своей пробивающей все возможные днища собачьести и неприкаянности, легко озарялась такими простыми радостями, как вкусная еда и отсутствие проклятий в спину. Только вот хозяина не было, зато был какой-то щёголь. Цветной, а, значит, асур. Для деревни, полностью населённой люденами и люденами же посещаемой, в основном, окромя пары кочующих ремесленников, рождённых в этом мире, это было как бельмо на глазу, особенно потому, что не более-менее похожий на людена оуред, не отсвечивавший и сычевавший в своём медвежьем углу. Сначала Леод подумал, что скешир, но что-то в платьишке было не так. Не то чтоб он разбирался.
[indent] Он спрятал кошель с честно (и трудно) заработанным на пояс под запахнутый плащ и инстинктивно поправил опущенный капюшон и прочесал куцо обрезанные волосы, точно желая скрыть все свои грехи, прежде чем сел. Тихий гул разговоров справляющих досуг после такой же тяжёлой работы местных не действовал успокаивающе, когда вакуум молчания и отсутствие жрачки прерывалось только стуком пальцев по дереву вблизи от него — его пальцев. Леод был привычен к тишине и одиночеству, но он не любил сидеть без дела и ждать, и, в итоге, снял с пояса кинжал в ножнах, вынул его и начал ковырять им свои уработанные за пределы грубости в простую гладкую и толстую без рельефа, помимо складок и сгибов и стёртого временем клейма на левой ладони руки, в том числе счищая грязь из-под ногтей, за которую зацепился чуть раньше глаз.
[indent] Манерам в детстве его учили, но не достаточно хорошо, да он и не слушал, конечно же. Другие проблемы отравляли юный разум, а потом стало просто слишком всё равно и вообще он связался со скверной компанией.

Отредактировано Леод (18.03.18 05:49)

[indent] С пару секунд Леод делал то, что делал обычно в любой ситуации с внезапными странными социальными контактами: тупил. Он тупил и смотрел на только что столкнувшего (как полный избалованный мудак, которым и выглядел) самую дорогую тару в заведении (помимо бутылок совсем редких вещей, лежащих у хозяина где-то в дальнем углу в погребе) парня с видом, так и говорящим "Ты втираешь мне полную дичь". Извилины скрипели, как бы из этой странной неловкой ситуации выкрутиться, чтобы никому не перейти дорогу. И если на первую фразу оуред нахмурился, на вторую — нахмурился ещё больше и сжал рот в недовольную скобку вниз, то на третью он скосил взгляд на сопровождение — все асуры? — и, наконец, сложил все детали своей странной мозаики в картину. Этот был не скешир. Он был самый гнусный из самых гнусных гостей Лаанима, помимо него самого. Даже его мёртвая подруга была всего лишь скромный некромант и даже особо не практиковала свой дар, не видела смысла. А вот тут сидел пророк и втирал ему какую-то очень пугающую дичь.
[indent] — Не думаю, что мы знакомы, и не думаю, что у меня есть желание кого-либо убивать, — сказал оуред, отводя чёрные глаза и упирая их в стойку. Его пальцы барабанили по ней, попадая то на кинжал, то на дерево.
[indent] "Без хорошего, железного повода", — не уточнил Леод. У него уже было желание быстро обернуться коконом нитей пространства, уходя в соседнее измерение, и сбежать, несмотря на пустой желудок, несмотря ни на что. Но тут возвратился к последней сказанной фразе хозяин, всё услышал, видимо, вместе с паникой сказавших "ну нахрен", предварявших его появление и рявкнул:
[indent] — Етить вас в жопы, дряные асуры, не смейте устраивать тут ваши магические фокусы! Ты — поди прочь, я тебе ничего сегодня хоть втридорога не налью.
[indent] "Поди прочь", ожидаемо, был Леод. Хорошо одетым и многочисленным так не хамят даже самые дремучие из медвежьих углов. Он скрипнул зубами и процедил:
[indent] — И не собирался, — и стёк со стула, забирая нож и напоследок метнув в понаехавшего щёголя такой взгляд, что, имей его взгляд свойство убивать, на месте парня осталась бы дымящаяся чёрная пустота посреди сморщенного пространства.
[indent] На него смотрели глаза. Эта сцена не была какой-то прямо очень обыденной, хотя и привычной тоже не была. Обычно пария с отшиба вёл себя тихо и никто взамен не трогал его и даже предлагали нормальную цену за жемчуг, хотя другим местным, конечно, было легче договориться на больше таво. Но сейчас, действительно ощущая себя изгоем, он клокотал внутри от давно забытой, но такой ещё свежей обиды. А на пальцах его рук, одна из которых ловко скрывала кинжал с агатом в рукаве, клокотала магия.
[indent] Он избегал использовать способности своего народа, и так ненавидимого, несмотря на почту и довольно мирное, в отличие от аскейров, поведение, на публике — любые, не только самые жуткие. Всё же зависть — самое хорошо и жарко горящее масло, которое можно полить на жаровню ненависти. Но сейчас ему захотелось вылететь отсюда, не держа открытой спину. И, в паре шагов от двери, действительно жестами свернув пространство вокруг себя — будто сначала запахнул плащ, а потом распахнул ладонями невидимые двери — и на миг размывшись в чёрно-зеленоватые спектральные помехи, он исчез, чтобы выйти уже за оградой.
[indent] Такая демонстрация, к сожалению, настроениям в таверне лучше не сделала. На "ах" одной из селянок охрана перекупщика и крепкие ныряльщики похватались, за что было.

Отредактировано Леод (19.03.18 10:06)

[indent] Пеплоходом его назвали за то, что, когда он вывел людей из горящего здания, для люденов пробив завалы изнутри, а асуров — просто переведя — у него с подошв мазало сажей и пеплом.
Но на самом деле мир, в который оуреду показал путь отшельник-наставник, был соткан из обжигающе белого и голубого, снега и льда.
[indent] “Да ты и сам знаешь, что тебе нужно место, чтобы освежить голову и остыть, сынок”, — сказано было ему на вопрос, почему не какой-либо другой.
[indent] Ещё в том мире было много воды — лишь растопи. Были странные звери, похожие на привычных, но в мехах и с плотной прослойкой жира под шкурой. Именно из-за побегов в свой ледяной мир Леод обычно одевался тепло, даже летом в плаще, чтобы прикрыть кожу от продирающего холода. Иной мир имел смутное сходство с этим, но там не было следов цивилизации и нельзя было встретить людей. Он был чист и девственен. Он даже нравился парии.
[indent] Но сейчас в него погрузился, взбегая с трудом, но упрямо, по никогда не расчищаемому он снега по колено склону, Леод с целью. Он хотел скрыться от нежеланных для его глаз и ушей людей. Людей странных, людей недоброжелательных, которые, в смеси, отвратно пахли в воздухе, так неуловимо: озоном и катастрофой. Не надо быть пророком, чтобы знать, какой собаке выдадут пинка, случись рядом ссора.
[indent] Он выдержал пробежать аж почти до овражка, который у него в ледяном мире выглядел как сплошной пласт слоистого льда, когда вывалился в родное измерение вымотанный, озябший и с горящим от холода горлом. Остаток пути ощущался будто прогулкой по полям из одуванчиковых пушинок, ностолько легко, тепло и с ощущением эйфории воспринимало тело свой родной мир, ещё только вступавший в увядающую фазу лета, ещё только изредка веявшему вестниками осени.
[indent] Леод хотел запереться, переспать острый голод и истощение, которые сейчас бы только помешали ему словить рыбу, и забыть.
[indent] Он не ждал гостей… снова. Надеялся, что их не будет. Всё ж он жил на достаточном удалении, чтобы и местным было идти до него влом. Добравшись до дома всего-то за четверть часа, не считая затрат,обычно больших, на путь от овражка,он просто бахнулся спать на топчан. А стоило бы. Заслышав раздражающий подвывающий зов под окном, он волей-неволей оторвал голову от набитой травами колючей и жёсткой подушки и поглядел в узкое мутное с пупырышками окно. У него не было выбора, верно? Пария. Аскейрская пария. Что бывает паскуднее? Ну, обсуждаемо, на самом деле, он лет до тринадцати назад был вот почти безобиден, хоть и нигде не любим. Но видеть будущее и читать мысли — нечестно в принципе.
[indent] Оуред подумал-подумал и, сочтя, что в мороз бежать от этого выпендрёжника не готов, да и не оставят его в покое уже больше, вышел на порог. Что характерно, без забытого вместе с тонким и пахнущим сыростью и старостью покрывалом на своей койке плаща. По сравнению с гостьем асур казался довольно компактным, хотя, особенно если расправлял плечи и на вставал вот так, наискось, был выше среднего; хронически недокормленным, простым, если не банальным, в конце концов. На краю мира он скрывался, отвергнув почти все доступные ему пути иной, если не лучшей, то, по крайней мере, куда более разнообразной жизни. И всё ради чего? Ради того, чтобы богатый купец своей жене купил нить жемчуга после перекупщиков и ювелиров на три таво дешевле, чем без него? Смешно.
[indent] — Не милый и хуёшка, — сплетая руки в узел на груди и тем натягивая полностью завязанный шнурками ворот некрашеноой рубахи до впадинки между ключицами, неприветливо ответил оуред, являясь в зёве отворённой резким жестом двери и опираясь плечом о кривой её косяк. Его глаза оценили двоих в поле зрения с холодом. Пряди неровно стриженной смольно-чёрной гривы, падавшие на лицо по нос, были влажными, едва оттаявшими от прогулки по ледяной пустоши. — Угрожай мне сколько хочешь, много ты от меня всё равно получить не сможешь.
[indent] Судя по тому, что агат на рукояти волнистого кинжала торчал из-за бока, ядовитый без меры асур, на деле, и не собирался сопротивляться. Ну, может быть, опять сбежать рассматривал вариант.
[indent] — Только вот оцени такую перспективу: ты приехал сюда повыёбываться, имея вкусный ужин или хотя бы баланду там, откель вы там свалились, а мне иного обеда кроме грёбаной рыбы ещё дней пять из-за этого не видать, потому что людены вспомнили, кто я и как они наше племя на дух не переносят. Если ты думаешь, что между нами есть что-то общее — ты очень ошибаешься. Скажи, что тебе надо быстро и избавь меня от своей лощёной рожи, потеряйся где-нибудь в пространстве.

Отредактировано Леод (19.03.18 22:59)

[indent] Он породил своим неосторожным огрызанием чудовище и успел трижды пожалеть, пока закатывал глаза под тираду болтливого щёголя. И ведь не заткнёшь даже, не попросишь покороче — так плотно он заливается соловьём.
[indent] В итоге из каждых пяти слов Леод улавливал одно. Сильно восприятию общего посыла это, верите ль, им не повредило. Ля-ля, кормить не буду без бремени — да Леод как-то и не сомневался, что ему встретилась редкостная сучара, ага — какой-то Мэв, глава аскейр, пророк, бла-бла, узнаю, убьёшь, я не хочу — ещё ля-ля тополя, примерно на этом моменте мозг оуреда начал от утомления словесной филигранью умирать, но Мэв закончил.
[indent] — Чудесно, — зевнул в кулак ныряльщик, сонно моргая. Сонливость его была неподдельная, его день обычно начинался с зябким рассветом, и, пусть сон в шесть, если не пять, часов давал ему достаточно сил, его работа была завязана на физическом труде и приносила к вечеру изрядное утомление. — Я бы предпочёл разойтись и никогда больше тебя не видеть, даже если мне для этого придётся переехать на грёбаный ледник на шапке мира.
[indent] Но тут он почувствовал что-то не то, щуря блестящие влагой на черноте глаза в два непроглядных провала без белков и различимых зрачков куда-то. Он почуял неладное и агат просился в ладонь и двигаться. Живо.

Отредактировано Леод (19.03.18 23:23)

[indent] Его интуиция работала верно. Просто против пророка никакое чутьё не проймёт.
[indent] Оуред перестал рукой инстинктивно призывать в ладонь знакомую рукоять и схватился обеими за голову, крича — рыча — от внезапной боли. Боль была не физическая, но от рези в глазах хотелось, чтобы она была именно ей, перестала душить изнутри волной ужаса и паники перед уже пережитым и теперь переигрываемым снова и снова из кусочков лучших воспоминания, поганя смертью и болью их все, одно за одним.
[indent] Они стояли посреди белого поля, исчезнув с дождливого тракта.
[indent] — Ты же понимаешь, что мы так быстро замёрзнем?
[indent] — Зато ты увидишь свет и дохнёшь свежий воздух, а не ту зловонную взвесь.
[indent] Они были чудовища. Она убивала изматывающе долго, он — кошмарно эффективно и быстро. И на самом деле он при ней использовал свой проклятый дар лишь один раз. Теперь же её лицо и тело, подозрительно медленно, точно она совершила над неизбежным неизвестное колдовство, рассыпалось в крошку, кашицу и прах тоже, заставляя его терять контроль. Они возвращались на тракт, который был не тракт, а взрытый зловещим выбросом силы двор, под которым был их схрон. Зловоние было от раздавленных чарами оуреда трупов. Среди него было не разобрать знакомых белых волос и, тем более, вытекших золотых глаз.
[indent] И оно повторялось. И повторялось. И повторялось, пока Леод не стал готов уже применить свой дар тут же прямо на себя, лишь бы пытка закончилась. И именно тогда на его горящий мозг свалилась тяжёлая удушливая тьма.

[indent] Он осознал, что пробудился, прямо перед тем как осознал, что не может без боли ни открыть глаз, ни даже повернуть глазными яблоками в голове. Ужасно резало под веками. Хотелось пить. Хотелось спать — нормально, или хотя бы с перепою с угрозой похмелья, но не так. Тело казалось неподвижно тяжёлым и непослушным, но, самое страшное, оуред не чувствовал себя в пространстве. С землёй — полом — под ним было всё не так. С его памятью было всё не так.

[indent] Леод не хотел пробуждаться. Леод не хотел подчиняться. Но ему было темно, душно и плохо.
[indent] — Ты не мог найти самого худшего момента, правда? Тебе не говорили, что мужчинам обычно не интересно, что происходит у женщины между ног, когда она исторгает из себя отродье?
[indent] Он морщился, отводя глаза. Событие было встречено радостным возбуждённым шепотком, который был немного омрачён, когда дитя не издало само первого крика: пришлось прочищать лёгкие. Плохой знак. Но все были рады. Дитя не откроет глаза ещё полдня, а все оуреды на волосы черны.
[indent] Леод поднял глаза, когда он услышал другие шепотки. Это было другое время. Он был трёхлетним мальчиком, но он уже прекрасно понимал, что что-то в улыбке матери и во взгляде отца не так, хотя они пока скрывали. Ночью, после того, как его клали в постель, он выползал тихой тенью и шлёпал босыми ногами слушать с лестницы разговоры у очага. Старшие брат и сестра были тоже здесь. Они говорили о нём, о том, о чём не смели пока при нём. Разговаривали о том, что бесконечно не выйдет прятать и придётся ставить клеймо. В три года Леод ещё не понимал, а вот к четырём уже уходил спать, тихо плача.
[indent] Его не любили и даже не говорили, почему. Со двора без присмотра и накидки с капюшоном тоже не пускали до поры.
[indent] А когда в четыре он отменил падение утвари со стола и она вся зависла в воздухе, и он плавал с ней, молчание и шепотки по вечерам прорвало. Его не наказывали. Его просто повели ставить клеймо, сказав, что с такими способностями хорошим детям нужен контроль, а он слишком юн. О том, что метят всё равно, рано или поздно, любого проклятого, если он желает оставаться в обществе, Леод узнает позже. А пока он смотрел на кусок зачарованного раскалённого метала и у него от страха из глаз текли слёзы, хотя его язык онемел от зелья, влитого предварительно в него заботливой матерью.
[indent] Трое старших в кругу плели сложные чары над ним, четвёртый подносил зажигающееся печатью клеймо к руке, мать держала небольшую ладонь сына кверху. Он дрожал всем телом, но мать обнимала его настолько заботливо, что ей хотелось верить. Это было нужно. Раз в сотню лет и не страшно. И никто не будет его бояться. И не будет болеть.
[indent] Всё это было ложь: обжигающее прикосновение вывернуло нити могущества и власти над пространством из его тела, вытянуло жилы, опустошило всё то ощущение наполненности энергией, что было внутри, и потом болело, болело, болело, многие-многие ночи целую сотню лет.
[indent] Как бы ещё мальчик, но ощущая себя в разрывах памяти в теле взрослого, мужчины (как же странно это слово звучало всегда в его голове по отношению к себе), Леод молча скрипел зубами и закрывал глаза запястьем, прячась от этих сцен. Ни звука, ни всхлипа, хотя левая рука, сжатая в кулак, разжалась, лишь бы клеймо не трогало ничто, включая собственную кожу, и горела невыносимой болью и тем самым ощущением. Никто не знает, зачем и отчего родятся проклятые, каков у мироздания на них великий план. Но то, что они не созданы, чтобы из них этот проклятый дар так варварски и жестоко выкручивали — это точно.

[indent] — За сотню будет, и, поверь, так нечего смотреть, — скривился оуред, не в восторге от предложения самому себя без ножа выпотрошить на все больные жилы.
[indent] — Это просто имя, — процедил Леод. Нет, у него было какое-то значение. Язык родного мира почти истёрся из его памяти, превратившись в большинстве своём отдалённо узнаваемый шёпот давно ушедших дней, и имена и лица родителей, их прозвания, их родословная, их дом, и даже его собственное детское всё поросли былью вместе с ними. Ему осталось обычное для его расы имя, которое даже не стоило трудиться сокращать.
[indent] Он старался не смотреть. Не вспоминать эту боль, которая всё ещё тревожила его во снах. Он старался не выдавать, когда и насколько ему было (не) всё равно. Лучше бы убивали, а не мучили, пытаясь использовать во благо, подумал проклятый на очередную тираду. Вырезали? Ну и хер с ними. Если эти дары наследны, подчас куда лучше вычистить всех, нежели дать уродам плодиться. Он думал именно так, и потому не поддерживал идей, что надо бы выдать за него какую пустую или просто не очень хорошего происхождения девицу, авось нормальные дети получились бы, а их самих и их жизни — не жалко.
[indent] Пришло и ушло время прохода сквозь портал, его жизнь под крылом гильдии и знакомых знакомых, которые перебрасывали его друг другу, точно горячую картоху. Но его по крайней мере не трогали, хотя из менее терпимых и более сообразительных по контингенту мест гнали, пытались выжить и недоплатить. Зачем парии честная оплата, верно? Но он уже мог брать своё.
Он долго недолюбливал свой снежный мир. Лёгкий укол собственничества от комментария надоедливого аскейра он почувствовал, но не более. Это был не самый красивый момент ледяного мира, и это был не самый чувствительный повод для ревности.
[indent] — Ничего я тебе не покажу, — огрызнулся оуред. Но момент открытия нового портала и почты настал. Он ждал весточки из дома. За двадцать пять лет он успел повзрослеть и, пусть внутренне он так и ощущал себя предоставленным своим проблемам ребёнком, он возмужал.
[indent] Вот она, Хвите, счастливая обладательница возможности использовать свои жуткие силы, ходить без клейма, и при этом не бояться однажды сколлапсировать пространство и время вокруг себя, убивая всё живое. Письма ей идут особенно плотным потоком, она — лицо их гильдии и на ней лежит много ключевых решений. Её ставят в пример.
[indent] А ему даже от родителей не приходит письма, приходит только первому, кому его, никчёмного, доверили, с вопросом о делах в целом и просьбой уже подобрать придурочному (ну, не буквально) невесту. Леод как раз сидел на сортировке писем, рассинхронизировав своё восприятие со временем мира, пока портал открыт и нужно сделать много работы и, желательно, послать ответы. И ему попалось письмо от семьи, про него — и не ему адресованное.
[indent] Тогда он просто встал и ушёл. Без ссор, без хлопанья дверью, просто рассортировал почту — и ушёл, не дожидаясь разговора с драгоценными наставниками о его дальнейшей судьбе.
[indent] У него  и так уже были заработок на привычной оуредам работе и некоторая репутация. Но пускаться во все тяжкие и начинать совать нож в чужие тела было слишком вредным для его мироощущения. Он умел ходить сквозь стены, он мог размываться в невнятную тень и стремительно и жутко заставлять людей исчезать. Кровавые деньги пахли пьяняще и сильнее, чем крохи с курьерства, но далеко не всегда убийцу не начинали подозревать, узнавая почерк. Ему пришлось залечь на дно и уйти в глуши, и там он встретился с другими отбросами.
[indent] Асуров и люденов в банде, наводившей ужас на чужаков на дорогах и перевалах северного побережья, было примерно пополам, но большая часть из них была просто выросшими потерянными детьми и детьми преступников. Берег, смейтесь или нет, жил под их защитой от чужаков и торгашей и сборщиков податей, которые доили всё, что могли, а разбойники возвращали большую часть за укрытие и еду. Это был их дом. У Леода дома не было.
[indent] Проклятая среди них была, кстати, одна-единственная. Эбигейл, — назвалась она, когда он пришёл в себя у их костра. Осенний воздух пах дождём и сырыми преющими листьями, отнятые лошади и повозки стояли полукругом в низине, защищая лагерь от ветра и бури. Его единственного из сопровождения не убили, хотя уж где он и где людены по части податливости на любые фокусы.
[indent] Она влезала ему в разум, почти так же грубо, как аскейры — хотя давила больше характером, чем магией, и ему очень это не нравилось, хотя он полагал, что видит её мотивы. Целыми днями, до общей боли в голове, они играли в эту игру — отыскивай по смутным следам и беси потерянного в ваших лесистых глушах оуреда и заставляй выдать ещё что-нибудь, пока он скачет до жара и пневмонии в другой мир — пут у них не было, бремени тоже, зато у бандитов было знание территории, а у их пленника была смутная благодарность и симпатия за то, что его оставили недобитком и предложили присоединиться. Гейл была навязчива до одури и в восторге от себя и от такой потрясающей, хотя и почти беззубой — от убийцы-то! — реакции запечатанного проклятого, но в ещё большем восторге она была, когда он перестал от неё вежливо бегать и, схватив за задницу, прижал к дереву, а потом грохнул в сугроб и намылил пахнущую девичьим, не очень резким, но пряным потом, мокрую от борьбы шею снегом.
[indent] Весёлый злобный перепих с похожей на него как день на ночь бандиткой — было совсем не тем, чем Леод желал делиться, он тёр пальцами глаза и просто желал Мэву смерти.
[indent] Это были определённо высокие отношения. В следующий налёт они вдвоём оторвались, устроив кровавую баню, и он никогда не чувствовал себя живее. Безнаказанность и принадлежность — наркотики, с которых рвёт тормоза и поднимает в небеса самое зажатое и разочарованное в жизни создание.
И такого веселья в его жизни, хотя не без кровавых дней, дней ужаса, дней ссор и неясности будущего, было порядка двадцати лет.
[indent] — Иное время я будто и не жил, — единственный раз сказал сам устающий от путешествия по своему прошлому оуред. Он больше не тёр глаза руками. Он больше не раздражался на комментарии аскейра. Он погружался в свою так хорошо сдерживаемую годами тоску и депрессию по минувшим временам. Дни весёлой компании, некоторые из которых успели наплодиться, подходили к концу. Он знал об этом. Это уже нападало на него в видениях, в которых он долго сидел у костра или очага дома кого-то из осевших, когда все уже спали, и смотрел на метку на руке. Она пульсировала последние годы слабее и не вырывала его с кошмарами среди ночи из постели в ледяной мир, продышаться и умыться. Она слабела и ему нужен был новый ответ. Но за пределами этих медвежьих углов, где их банду покрывали, за них наверняка была назначена награда, путы недоступны, да и желания и воли решать свои проблемы у него, эмоционально во многом не зрелого, не выработалось.

[indent] Вопрос о неизменной тактике Леод оставил без ответа, глядя на возникающую в следующем отрезке Гейл, уже тянущуюся к нему своей магией перед тем самым моментом. Он тихо вздохнул и спрятал глаза. Что-то внутри жало и вело. Он бы хотел снова так, чтобы после многих и многих стремящихся отстраниться, сбежать, едва поняв, кто он и что он уже скалит зубы, ей понравилось, чтобы она его поцеловала в ответ на захват, когда он не давал ей двинуть ни плечами, ни торсом. И он не обязан был оправдываться за свою тревожную пугливость. Всю жизнь быть невидимкой — было для него лучшим решением. Невидимка не разочаровывает, невидимку не гоняют и не трогают, в страхе или суеверном отвращении. Дело было не в том, что за ним побегали. Его увидели-то впервые, в принципе. Увидели, не побоялись, заинтересовались достаточно… если не сказать «захотели себе», повторяя аскейра. Всё было естественно и логично, разве что мрачным и суровым оуред себя никогда в жизни не ощущал. Он чувствовал себя слабым, неслышным, невидимым и ненужным.
[indent] Уникальным? Какая разница, уникален ли ты, если это сначала не замечают, пока ты не выйдешь на свет дня, а потом обращает понимающих уникальность в презрение и бегство.
[indent] Катастрофа приближалась. Последний раз, вот тот опять дождливый тракт, ливень к которому не прибивал, но поднимал над землёй в туманистую испарину зловонную гнилую взвесь. Ненастье. Это было за полгода до и их старый друг сказал им, что они перегнули палку, вырезав такое количество народу и забрав такой хабар. Ещё пара месяцев минула за грёзами и за долгими вечерами наедине у огня, но Леод испытывал неконтролируемую тревогу. Он чувствовал это, но отказывал себе в признании.
[indent] А потом до них добрались. Он не хотел смотреть, но смотрел. Леод слишком ясно помнил все ощущения, когда печать не выдержала и поддалась бурлящей внутри силе, позволяя ему интуитивно вскинуть руку и задержать нападающих одним сжимающимся движением пальцев. В тот момент он видел лишь боковым зрением, как прижатая к плечу Гейл отступала, отступала, пока её сиплые наставления ему не прервались, обратясь в совсем слабый писк… свист… тишину. Теперь он увидел и к уже и так болезненно сжимающейся изнутри груди присоединилось сворачивающееся от тошноты горло. Он видел краем глаза, как отрывается от земли, зависает в воздухе и становится ещё выше неё, но не видел момента, когда его собственная сила под ним, там, где он должен был бы стоять, сколлапсировала сама в себя, взрывной волной взрывая всё живое и мёртвое в радиуме двух больших прыжков вокруг. Гейл, раненная в бедро и пытающаяся себя быстро полечить, была в эпицентре. А потом её не было и он лежал вновь с болящей — сломанной — ногой и подстреленным боком в провале в луже крови. Он лежал и не видел ничего, потому что в глазах у него копились слёзы осознания, а нос и глотку забивал тошнотворный запах перемолотых гравитацией внутренностей.
Наблюдая свои воспоминания, которые так планомерно и старательно силился забыть последние лет пятнадцать, Леод ещё больше сгорбился и, хоть и не меняясь в угрюмом лице никак, кроме как взглядом, ополз на взрыхлённую землю.
[indent] — Нет, — безголосо взмолился он, касаясь лужицы. Рядом, в узнаваемых местах, по стенам провала стекали рыцари, а эту он знал слишком хорошо и мог очертить в её лучших формах: узкие плечи, лишь чуть заметная — у неё не было крупной грудной клетки или груди — талия, широкие бёдра и фигуристые ноги, светлое, с бежевыми веснушками, овальное лицо, остриженные по подбородок волосы с пучком на затылке и выбивающимися прядями у лица.
[indent] Мясо. Просто мясо. И это он был виноват. Он опять едва мог продохнуть.
[indent] — Нет… Прекрати.
[indent] Видения из самого недавнего настоящего вернулись к нему, дробясь на тысячи вариантов снова и снова. Самый ужасный факт заключался в том, что Леод никогда не видел, как Эбигейл смяло разрушительной волной, когда его проклятый дар впервые вырвался и взял своё за годы подавления и тянущей, сосущей боли пустого и никчёмного, опущенного на самое дно, чтобы учиться заново тому, к чему у него изначально расположенности, может быть, не было, напуганного вечного ребёнка.
[indent] Он и тогда дышал медленно, порывисто, ртом, не в силах насытиться воздухом. На сухой язык липла пыль и что-то ещё. Возможно, это было ещё не остывшее в звенящие холодком сумерки тепло раздавленных тел.
[indent] Паника нарастала. Леод не знал, что с ней делать. Моменты спутанной драки повторялись ещё и ещё раз, неизменно приводя к луже остывающего праха, в которой он обнаруживал себя подстреленным со сломанной ногой, но раз за разом они видели яснее прямо под его левитирующими ногами хлопающий, точно мыльный пузырь, шарик чёрной с зелёным отсветом энергии. Или массы. Он казался плотным, так уж не разобрать, и эта плотная дрянь взрывала вокруг себя всё сущее на прилежащей к соприкасающейся с ней почвой поверхности, пролетая волной смерти из эпицентра. Эта сфера ничего могла касаться лишь чуть его оторванного от земли мыска — и его бы взорвало тоже, превратило бы в такое же пюре, но другие силы отрывали его левитировать, заставляя волей случая главный кошмар его жизни — пробуждение желанных, но опасных сил, пережить.
[indent] В следующий раз Леод попытался спустить ногу ниже, на палец-два, но этого не случилось, потому что память не исправить — не ему, и, едва придя в сознание в луже крови снова, приложив к вискам перепачканные брызгами грязи руки с наконец-то совсем побледневшей печатью на левой ладони, он заорал до хрипоты, и его голос мало напоминал человеческий:
[indent] — ПРЕКРАТИ!

[indent] А потом он бежал: много, долго, как только позволила нога, хотя и с едва зашившей он припадал и ощущал постоянные боли, но не замедлялся, несколько месяцев. Сезоны меняли друг друга в его родном — и снова не имеющим для него дома — мире, сезоны всегда были разными состояниями зимы в другом, через который он прятался. Слухи о чудовище и кровавой бойне в деревне меж болотистыми вотчинами скешир и гористыми — оуред, на самом отшибе, всколыхнулись и вновь улеглись. Даже рыцари больше не могли нащупать его след. Он прятался в норах и не выходил на огонь как пугливое дикое животное, даже охотиться предпочитал здесь, нередко напрягая свои наконец-то ставшие полноценными — и вновь пугающими — силы настолько, что в родное измерение проваливался вымотанный и почти до бессознания усталый.
Чист и ясен хрустальный шатёр небосвода,
Спит земля, задыхаясь в бреду…
[indent] Он и теперь чесал через снег, впервые поспав за долгие месяцы в постели и тепле очага и ощущая себя полным сил, и даже близким к возникновению надежды, как никогда прежде, и почти не думал о том, что бездумно расшиб тушу на пути о скалу на радость хищникам. Пора было просто куда-то удалиться и спокойно жить, но бродить вокруг мест, на которые он наводил ужас столько лет, или идти в иные, где он был бы слишком приметным, на большой земле было нельзя.
[indent] В голове вертелись какие-то потрясающе играющие на струнах его в целом глухой к изящному прекрасному простой души строки песни, и только зов пророка — чужака, вторженца, того, как он едва забыл, как едва начал забывать эту острую боль, по чьей вине это всё вновь происходило. И голос талантливого барда в его голове оборвался с эхом слов.
Сквозь болота и горы, не ведая брода,
Я иду у судьбы в поводу…
[indent] — Ты не можешь исправить то, что я хотел бы исправить. Я мог бы исправить сам, будь не так бесталанен и безнадёжен, как ты, может, успел уже понять, — холодно ответил оуред, запахивая дырявый и вылинявший плащ плотнее вокруг своего похудевшего тела и, спустя мгновение, продолжил путь. Ветер сносил его слова и голос почти безнадёжно, но это был ветер в прошлом, а пророк смотрел прошлое сейчас, да и расстояние меж ними в воспоминаниях было весьма условным. — Я не хотел бы забыть её и не забуду то, что из себя представляю. Уйди из моей памяти тот момент полностью, а не порасти пылью — я сойду с ума, пытаясь его найти, и всё повторится снова. Что ты хочешь от меня, чудак? Ты уже вывернул всю мою жизнь и мои мелкие дела на одному тебе известные ответы.

[indent] — В свою жизнь я тебя не звал, — отрезал оуред. Нет, Мэв, конечно, был прав. Он зациклился на себе, даже пытаясь сбежать от самого факта своего существования в центральной точке, в виде созерцателя окружающего мира. Но можно ли Леода в этом винить? Он никогда не имел особого шанса влезть в чьи-то ещё дела без риска для себя — и этого кого-то.
[indent] Он тоже заметил грядущую бурю. Леод вздохнул. Нет. Прошлое изменить не в его силах, а это всё уже было.
[indent] — Нет, — он фыркнул. Если бы он мог убить в воспоминаниях того, кто по ним ходят. Если у него и была такая сила, он в неё не верил и о ней не подозревал. У него не хватало силы воли. — Я просто бегу сквозь город в единственный дом, который мне рад, за услугой.
[indent] Он ожидал, что они будут двигаться по порядку, но они попали в следующее — или послеследующее — или бывшее вообще-то? — лето.
[indent] Аскейр опять рассыпался в сложных вязях слов. Оуред закатил глаза.
[indent] — Какой же ты душный… можешь сказать когда, что и кому я должен приподнести… или причинить как свою часть сделки? Конкретно. Хоть обстоятельства. Моя задница меня вполне устраивает, мне не надо даже дрыгаться, чтобы из неё не вылезать и она радовала меня своей стабильностью.
[indent] Стоило отдать Леоду должное, он больше не напрягался, не пугался, не люто ненавидел — но и особо не уважал нарушителя своего личного пространства. Он был готов ударить по рукам — в первую очередь чтобы купить себе ещё немало дней покоя (если не все, ведь кто знает их, бьющих по рукам впрок). Но он мыслил так, что нуждался в конкретных деталях..

Отредактировано Леод (24.03.18 10:55)