[indent] Конунг, пребывая в мыслях чужих дольше и глубже, чем в трезвом рассудке, знала о том, что, на самом деле, нет никакого мира вокруг. Восприятие разума ограничено одинаковым набором органов чувств, и в этих непреодолимых границах возводятся догматы, совместными усилиями в сознании рисуется окружающий мир. Но что случится, если произойдёт досадная ошибка и столь лелеемые ограничения перестанут быть опорой для разума – когда руки, ищущие глухую стену, провалятся в доселе недоступную пропасть?
[indent] Ступали вторые сутки как Малина погрузилась в колыбель жара и дрожи – в эту постель её уронили сами руки Дагмар, не встретив той самой сплошной стены запрета чуждого мира люденов. Она так думала. Ей так казалось. Подушечки пальцев щекотало иглами при каждом приближении к коже ребёнка: это тело больше её не примет.
[indent] Дагмар снился всполотый огород и запах полыни, доносившийся с диких полей. Наперебой гремит стрёкот насекомых и переговоры птиц. Солнце припекает щёки, пронзая светом сквозь закрытые веки. Детский смех росчерком звона быстро перемещается из-за спины – вперёд, скрипнул забор и в бушующий океан ковыли – его тоже слышно. Воображение любезно дорисовывает серебристые волны. Стопы ног зарываются в горячую рыхлую почву, добираясь до влажного слоя. Всё острое, яркое и не приевшееся – воспоминания люденов.
[indent] Заточённому асуру нечего было предложить в обмен на забвение и холод: в сознание ребёнка он попал лишь случаем и, попробовав вкус совершенно иной жизни, отказываться от неё точно не будет. Теперь и Конунг не отпускает чувство, словно она родилась в мире заведомо серой. Сжимала и разжимала ладонь, сидя с отсутствующим взглядом.
[indent] Тело Хават разрубили и скормили свиньям. Больше ничего не оставалось делать. Глубокая зима. С того момента ни к Дагмар, ни к дому никто близко не подходил, от общения сбегали все крестьяне. В их глазах дом Хават давно горел очищающим от всяких болезней пламенем.
[indent] Две ночи подряд у самого порога слышалось копошение. Словно незванный, но старый друг мнётся у двери, стесняясь потревожить в столь поздний час. Так продолжалось от силы четверть часа и, без шума удаляющихся по насту шагов, наступала тишина. Селяне же судачили о том, как слышат девичьи визги из лесу в сумерках. Ближе к веси, чем обычно. Что Хават порезали, как скот: небрежно, как больную и не годную в пищу корову. Шептались, что умирала долго, истекая кровью – вокруг неё рвы от рук да следы лихорадочно бьющихся в мягком снегу ног. Они поглядывали на Дагмар, морща ненавистно носы: знахарь была так рядом и не слышала ни резни, ни стонов.
[indent] Конунг старалась не брать на себя вины за случившееся. Некоторые события происходят неминуемо. Но внутри напряжение росло, как и желание поскорее покинуть это тоскливое место.
[indent] – Если проснулась, – дощатая чашка бьётся об стол, чуть не разливая наваристую похлёбку, которая, тем не менее, не выглядела… местной, – то быстро ешь. Мы уходим из деревни по ночи. Мороз стоит крепкий, – Конунг бросает взгляд в окно, где сгущались сумерки, – и туман, – игра теней превратила довольную улыбку лекаря в оскал бешеного зверья.
[indent] – А там сама уже решишь, – смерила взглядом сонный вид Малины, – или вы оба: продолжать знакомство или нет.
[indent] Сердце Дагмар клокотало суетливо и встревоженно: всё внутри ёжилось от чувства, что этой ночью деревне настанет гибель – словно что-то страшное подошло совсем близко. Главное, чтобы стойло конюшни старика Ренара не охранялось, иначе шансов выбраться скешир больше не видела.
Отредактировано Дагмар (15.05.18 19:05)
